Андрей Белянин - Чего хотят демоны

Это оказался не последний кусок романа, который он сочинял, и даже не одна из тех повестей, которые он обдумывал, а довольно странная программка, смахивающая на интернетский чат в режиме реального времени. Ну что же, раз так, он готов и пообщаться.

Сначала шли занудные, как во всех чатах, междометия и объяснения в любви и дружбе непонятных людей. Потом почему-то вывалился солидный объём откровенной порнухи, но сегодня он на неё и смотреть не стал, стоило ему только вспомнить Наоми. Если что-то и есть, отбивающее охоту к сексу, подумал он, так это порносайты. Они только каким-то уродам и могут пригодиться.

— Лучше бы я вызвал книжку какую-нибудь почитать, — проворчал он.

И вдруг эти слова сами написались на экране, словно давняя мечта графоманов — способность компа писать проговариваемый текст — воплотилась в реале. Причём выходило это на экране вполне сносно, даже точка в конце предложения имелась.

— Кто тут? А я здесь? — вдруг зелёными буквами написал комп.

Сам-то он любил писать чёрным по бирюзовому.

— Эй, ты не комп? — спросил он на всякий случай.

— Я — Сова. А какой у тебя ник?

— Нет у меня ника, но если тебе нужно прозвище, я просто… Литератор.

— Литератор? Ты смеёшься? С ним полгода мы все скопом пытаемся заговорить, а он… Или всё правда? Ты — это он?

Литератор подумал и вдруг неожиданно для себя стал цитировать один из недавних своих опусов.

— Это каждый может, — написалось на экране в темпе, в каком и он хотел бы писать, хотя неизвестно зачем, ведь от скорости письма качество текстов не зависит. — Ты что-нибудь новое скажи.

— «Я не помню, как влип в эту ситуацию, как она образовалась. Что сделало мою жизнь такой, какой я вынужден жить. Если бы мне удалось её поменять, я бы не задумываясь… Но, возможно, это вранье. Если бы всё началось сначала, я бы не сумел ничего поделать, и снова оказался здесь».

— Неплохо, — возникли слова зелёным цветом. — Слушай, Быстрощёлк, может, это в самом деле он?

— Всё равно не верю. Сова, давай спроси его о чём-нибудь.

— Литератор, а по-честному, где ты?

И тогда, может быть от отчаяния, он стал рассказывать, где живёт, как его лишили на сегодняшний день раковины и душа, что он видел за окном, каким ужасным показался ему взгляд предводителя грабительского отряда.

— Врёшь, — написала Сова, — у нас всё по-прежнему. Москва, декабрь, цены растут, и скоро выборы.

— У меня ещё пруд под окнами замёрз, а вчера на нём первый из рыбаков провалился в воду, — добавил Быстрощёлк курсивом. — Едва спасли.

— Я правду говорю.

Литератор подумал и принялся описывать Наоми, для верности поглядывая на неё. Она уже немного замерзла от сквозняка по линолеуму, закуталась в их общее одеяло, но кальяном дымила по-прежнему. Глаза у неё стали мутноватыми, должно быть, те шарики табака, которые он раскурил, превратились в нечто более крепкое.

— Парень, я тебе завидую, — проворчал Быстрощёлк. — Всегда мечтал, чтобы у меня такое случалось.

— Дурак, — отозвался Литератор. — Я бы хотел, чтобы было, как у вас — Москва, пруд с рыбаками и чтобы в холодильнике находилось только то, что я купил в магазине у живых продавцов.

— Это ты — дурак, — немедленно отозвалась Сова. — Та-а-акая жизнь, а тебе всего мало!

— Да не мало мне, а наоборот — много! Очень много, слишком много!

— Вот я и думаю, — вставил Быстрощёлк, — не Литератор это. Подстава! И ламер к тому же, у меня такое ощущение.

— В общем-то даже если это Литератор, чёрт с ним, писать он не умеет, — добавила Сова, уже теряя интерес к разговору, даже правильно писать ей становилось скучно.

— Верно, я давно хотел сказать — посредственность он. Врёт много, выдумывает… Фантаст, одним словом.

— Не фантаст, — только и сумел выдавить Литератор. — Наоборот, реалист, каких мало. Просто…

И задумался: а что, если?.. Всё бросить, вот сейчас — с этой комнатой, Наоми, холодильником, неведомыми перспективами за окном, и стать… Да, сделаться самым настоящим фантастом. Может, тогда у него все вернётся к обычной, обыденной жизни? И станет он просыпаться в своей, а не каждый раз в какой-то чужой комнате, с неизвестными размерами, обстановкой и даже в неведомых временах? И возникнут у него друзья, постоянная женщина, может быть, дети. Вот они-то уж ни за что не позволят этой комнате меняться в произвольном хаосе, так что и просыпаться не хочется.

Что, если попробовать? Ведь когда он только начинал писать, учился по сути, всё же было нормально… Лишь потом отчего-то всё превратилось в фантастику, от которой уже лучше бы куда-нибудь спрятаться. Значит, пусть будет фантастика, а не то, что он видит тут, сейчас и всегда.

Комп как-то завис, выбрасывал только две строки, причём бесконечно меняя цвета и варианты шрифта:

— «Посредственность и фантаст, псрдств-нност-фантаст… Поср-дств… Фант…»

— Ну держись, — сказал он и перезагрузил компьютер.

На этот раз, как он почему-то ожидал, появился обычный чистый экран текстового процессора, только старый и в дурацкой цветовой гамме — серый фон и белые буквы. Может, он попал в редуцированный Ворд-пять, когда-то он работал в таком. Хотя способности компа усваивать и писать слова с голоса тоже было немного жалко.

«Отряд собрался, едва развиднелось. С деревней было покончено, она ещё тлела, но пламя уже нигде не ревело, выбрасывая к небу дым и раскалённый пепел. Наемники послушно выстроились за герцогом, которому всё время казалось, что кто-то враждебно рассматривает его из ниоткуда».

Он обернулся, теперь это снова был всего лишь он, без всяких дурацких ников. Голенькая Наоми неаккуратно ела, вглядываясь в телевизор, которого раньше не было, к окну она и подойти не желала. И над кроватью на стене возникла странная картина, кажется, это было что-то в высшей степени дорогое и не вполне обычное, может, даже Модильяни.

Дым от кальяна тонкой струйкой утекал над полом в сторону окна. Оно, кстати, снова стало мутноватым, но и в этой мути почему-то угадывались отдаленные горы с заснеженными вершинами, покрытые редким лесом. Кажется, их тоже прежде не было.

«Герцогу было холодно, как всегда после возбуждения, вызванного убийствами и огнём пожаров. И хотелось есть. Но слезать с коня, чтобы обтереть окровавленные руки снегом, было лень. Так могли поступать наёмники, половина из которых вряд ли стоила тех денег, которые он обещал им заплатить. Поэтому он снял с пояса флягу и глотнул. Бренди сначала показался горячим, потом ледяным, но им всё равно можно было согреться. После бренди взгляд из ниоткуда растаял, за одно это стоило выпить».

Литератор вздохнул, текст медленно, но по-всегдашнему неотвратимо наливался силой, красками, запахами, выразительностью, внутренним пониманием того, как скроен мир. И как, к сожалению, оказалось — формируя этот мир. Хотя бы для него одного, для того человека, который эти слова выстукивал, не отрывая глаз от монитора.