Вячеслав Рыбаков - После Апокалипсиса

— …больно!

— Тише, тише. Давай-ка, я расскажу тебе сказку.

— А что такое «сказка»?

Рабы лежат чуть поодаль: в бывшем зале ожидания места хватает для всех. Непонятно, как он уцелел, и непонятно, почему другие «племена» не устроили здесь свое убежище — с белдомом президента, с загонами для рабов и прочим. Может, потому, что слишком уж велик зал, слова здесь разносятся далеко, звучат гулко… как в старом доме, из которого все съехали.

— Они не знают, что такое «сказка», — прошептал Безум. — Господи!..

— Лежи, не дергайся, — Миль мягко опустил руку ему на плечо и кивнул Джесси, мол, продолжай. Неясно, видела ли она его кивок в полумраке, но это и неважно. Джесси знает, что делает.

— Сказка — это такая история. Которой взаправду не было, но которая…

— Глупо. Если не было — тогда зачем врать? — спросил Норм. Голос его казался тусклым… мертвым.

Миль очень надеялся, что мальчика удастся выходить, хотя после укусов саблезубок выживает один из десяти. Хорошо хоть, дети позволили рабам ухаживать за Нормом, а Джесси на позапрошлом переходе наткнулась на аптеку, в которой и обнаружила нужные лекарства. Джесси — она легла в криованну позже, чем прочие, и к тому же была когда-то врачом-педиатром. Только сама вот детей иметь не могла. Потому и отправилась в «заморозку» — надеялась дождаться отмена закона о клонировании.

Дождалась.

— «Зачем»? Так интереснее. Ну, слушай. Давным-давно в одной далекой стране жил-был маленький мальчик. Родителей у него не было, только старая бабушка.

— Эй! Что такое «родители»? И что такое «бабушка»?

— Как они могут не помнить этого? — изумленно прошептал Безум. Сейчас он позабыл и про собственную боль, и про то, что вытворял с ним утром Гарри Шалун. — Как они могут не помнить?!

— Могут, — скупо проронил Миль.

Безум замолчал. Думал? Или заново переживал сегодняшнее утро?

…Со дня нападения саблезубок прошла неделя, в течение которой сантаклаусы находились в непрестанном движении. Саблезубки, конечно же, следовали за племенем по пятам и лишь выжидали подходящего момента. Это у них обычная тактика: жертвы после атаки, как правило, не долго протягивают, обессиливают, и тогда-то твари берут свое. Сантаклаусы за неделю лишились двоих, погибших от ран… Вполне возможно, что Норми станет третьим.

А Безум — четвертым.

…Гарри, разумеется, не забыл его выкрика «Освобождай!» Просто не торопился с местью — да и некогда было, всю неделю племя уносило ноги от саблезубок: рабы волокли кладь и раненых, сантаклаусы — огнеплюи, готовые в любой момент отразить очередное нападение. Правда, твари так и не атаковали; убедившись, что с племенем легко не разделаться, они ушли. Вовремя — еще сутки, и сантаклаусов можно было бы перерезать, как слепых котят: все выдохлись настолько, что даже не оказали бы сопротивления.

И тогда-то Шалун припомнил Безуму всё.

Кое-кто (Миль — в числе прочих) удивлялся потом, что Безум выжил и не сошел с ума. Гарри умеет вытворять с помощью пультика многое, очень многое — и сегодня он был в ударе. Одни его «розгалики» чего стоили!..

Впрочем, Шалун не убил Безума сознательно: сейчас, когда племя в таком тяжелом положении, это невыгодно, да и жизнь иногда мучительнее, чем смерть, — что Гарри уже усвоил. Безум — тоже усвоил, наверняка.

Глядя на его блестящие во тьме глаза, Миль попытался понять, что же удерживает новичка от смерти или от сумасшествия. Неужели одна только ненависть?

И о чем он размышляет, глядя в потолок? Вспоминает то, что увидел за эту неделю, — новый, «дивный» мир? Пожалуй, ничего нового: стереофильмы, посвященные возможным катастрофам будущего, не раз демонстрировали подобное. Да и не так уж всё разорено, как могло быть. Более того, в двадцати случаях из ста разорения причинены стихией, в остальных — детьми, во время игр или сражений за территорию, за продуктовый склад, за криованны…

Миль не стал рассказывать об этом Безуму, новичка и так сильно впечатлило то, что он узнал о новых временах.

— Значит, они забывают.

— Что?

— Говорю, они со временем забывают о детстве, — прошептал Безум из темноты. — Про родителей, про сказки… но ведь не все они из сиротских приютов, так?

— Так, — нехотя признал Миль. Хотя… рано или поздно новичок все равно догадался бы.

— Сколько им лет, Миль?

— Не знаю.

— Перестань! Может, ты не знаешь возраста каждого, но ты понял, о чем я спрашиваю, верно?

— Да, — сказал он после долгой паузы. — Ты прав. Они живут… намного дольше, чем должны были бы. И они… не взрослеют. Ни здесь, — Миль постучал себя по лбу, — ни физически. Ни один не достиг половой зрелости. Они — дети. Вечные дети. Адамы и евы до грехопадения, если хочешь. Они не вкушали от дерева Добра и Зла.

— А вот от дерева Вечной Жизни, похоже вкусили.

— Да, и это меня пугает. У них не было своего Змея, который бы проклял их временем и старением. Иногда я думаю, всё началось именно с нас — с тех, кто лег в криованны. Именно тогда что-то сдвинулось в мире. — Казалось, Миль говорит не для Безума — для самого себя. — Что-то очень важное надломилось, выгнило из середины. Наша страна не успела стать для этих детишек Змеем. И в результате, как видишь, мы оказались в рабских ошейниках… в полуразвалившейся хижине дядюшки Сэма!

— Они не дети, Миль!

— Что, прости?

— Они не дети! Посмотри правде в глаза, вы все — посмотрите! Это совершенно другие существа, в них не осталось ничего от детей… даже от людей почти ничего не осталось.

— Ты ошибаешься. Просто ты привык к другим детям — а я вырос в бедной семье и помню своих приятелей по улице. Не слишком-то они отличались от нынешних; разве только жили не так долго.

— Хочешь стать для этих Змеем-искусителем? Или искупителем-мессией: на крест, но все чужие грехи унести с собой? — Безум усмехнулся, прорезав темноту кривой улыбкой. — Боюсь, ни черта у тебя не получится.

— Посмотрим… А чего бы хотел ты?

— Справедливости, — прошептал Безум уголком окровавленного рта. Едва подсохшая рана вновь открылась, но он не замечал этого, рассеянно вытер рукой черную струйку и повторил: — Справедливости! И — начать всё с начала. Но без этих… чудовищ.

Безум закрыл глаза. Он представлял себе, как восстановит правильный порядок, как вернет всё на свои места.

О да, этот их Святой Дисней будет доволен, вполне!

Ньярк с последнего раза ничуть не изменился. Разве что исчезли некоторые небоскребы — наверное, бенладды постарались. Эти твари, насколько знал Гарри (сам-то он ни одного не видел), обычно приходили откуда-то из-под земли и за неделю-другую превращали в пыль даже бетон; особенно же охочи были до стекла. Их амерзонки так и ловят, на стекло. Сантаклаусы, пока шли по Ньярку, уже несколько раз видели эти ловушки, но все оказались пустыми…