Терри Пратчетт - Народ

- Ты не устаёшь напоминать мне об этом, матушка. Хотя папа всегда говорил, что заявка слабовата, учитывая события 1421 года. Так или иначе, пока я жду наступления этого весьма маловероятного случая, ничто не мешает мне оказать небольшую услугу Империи.

- Там есть Общество? – заглавная "О" была произнесена с таким нажимом, что легко определялась на слух. Общество , с точки зрения бабушки, означало компанию людей богатых или влиятельных. Лучше, конечно, то и другое сразу. Хотя, разумеется, никто из них не должен при этом быть более богатым и влиятельным, чем она.

- Ну, там есть епископ, неплохой малый, кажется. Плавает по архипелагу в каноэ и болтает на местном наречии, словно туземец. Не признаёт башмаков. Потом ещё мистер МакРатер, он заправляет портом. Учит аборигенов играть в крикет. Лично я собираюсь прихватить с собой побольше крикетных бит. Ну и разумеется, время от времени в порт приходят новые корабли. Я, в качестве губернатора, буду нести обязанность развлекать свежеприбывших офицеров.

- Очумевшие от солнца сумасшедшие, голые дикари…

- На самом деле, они носят набедренные повязки.

- Что? Что? Что ты такое болтаешь ?! – ещё один важный факт о Бабушке: она искренне уверена, что диалог – это когда она говорит, а ты слушаешь. Поэтому любые реплики собеседника она воспринимает как странное и загадочное нарушение незыблемых законов природы, нечто вроде летучих свиней. Такой оборот дел всегда сбиваел её с толку.

- Набедренные повязки, - с надеждой повторяет отец Дафны. – И ещё такие защитные штуки. МакРатер говорит, местные частенько вместо ворот нечаянно лупят мячом по отбивающему.

- Очень хорошо! Очумевшие от солнца сумасшедшие, полуголые дикари и морские офицеры. Ты полагаешь, я позволю своей внучке столкнуться со всеми этими опасностями?

- Ну, офицеры-то не слишком опасны.

- А что, если она выскочит замуж за моряка?!

- Как тётушка Патенопа? – Дафна живо представила себе слабую улыбку отца, которая всегда приводила бабушку в ярость. Впрочем, сейчас её приводило в ярость решительно всё.

- Он контр-адмирал! – возмутилась бабушка. – Это совсем другое дело!

- Матушка, нет нужды спорить. Я уже обещал королю, что поеду. Эрминтруда последует за мной чуть позже, через месяц или два. Перемена обстановки нам обоим пойдёт на пользу. Этот дом слишком большой и слишком холодный.

- Неважно, я запрещаю…

- Здесь так одиноко. Слишком много воспоминаний! А ещё слишком много непрозвучавшего смеха и неуслышанных шагов… беззвучное эхо так и не наставшего счастья бродит по дому с тех пор, как они умерли! – эти слова прогрохотали, словно гром. – Я принял решение, и никто не в силах его отменить, даже ты! Я уже договорился во дворце – её отправят ко мне, как только я устроюсь на новом месте. Понимаешь, почему? Надеюсь, дочь поймёт. Может быть, на другом конце мира найдётся местечко, где я позабуду все эти крики и смогу даровать Богу прощение!

Она услышала, как отец встал и пошёл к двери. По её лицу текли слёзы, они собирались на подбородке и капали на ночную рубашку.

- А где ребёнок будет учиться, позволь полюбопытствовать? – спросила бабушка.

Как ей это удалось? Как посмела она задавать такие вопросы, когда посуда и канделябры ещё тихо позвякивали от грома последней отчаянной тирады отца? Разве она забыла гробы?

Может быть, и нет. Может быть, она просто решила, что отца пора вернуть к реальности. Ну что же, план сработал. Он остановился у дверей и ответил почти не дрожащим голосом:

- В Порт-Мерсии у неё будет учитель. Путешествие пойдёт ей на пользу и расширит её кругозор. Видишь? Я всё предусмотрел.

- Их это не вернёт, знаешь ли, - сказала бабушка.

Дафна в ужасе прикрыла лицо рукой. Как эта женщина может быть настолько… тупой?!

Она представила себе лицо отца. Услышала, как он выходит из столовой. Дафна ожидала услышать грохот, но такие жесты были не в характере отца. Тихий щелчок замка прозвучал в её голове громче любого хлопка дверью.

Тут Дафна очнулась от своих снов-воспоминаний, чему была очень рада. Горизонт уже окрасился красным, хотя в небе ещё сияли звёзды. Она промёрзла до костей и ощущала такой голод, словно не ела ни разу в жизни. Весьма кстати рядом оказался горшок с похлёбкой, от которго шёл такой густой и пряный рыбный аромат, что её рот немедленно наполнился слюной.

Юноша стоял в сторонке, с копьём в руках, и смотрел в сторону моря. Силуэт был едва виден в отблесках костра.

Он подбросил в костёр побольше влажных дров, которые теперь трещали и щёлкали, посылая в небеса столб дыма и пара. А сам охранял берег. От кого? Здесь был настоящий остров, хотя и побольше, чем те, которые ей довелось видеть во время путешествия. В основном, это были просто небольшие клочки суши, окружённые рифом. Неужели кто-то выжил в радиусе ста миль? Чего он боится?

Мау смотрел на море. Оно было таким спокойным и гладким, что в воде всю ночь ясно отражались звёзды.

Откуда-то издалека приближалось завтра. Он не знал, каким оно будет, и поэтому был настороже. Да, у них есть еда и огонь, но этого мало. В первую очередь, тебе нужно найти воду, пищу, укрытие и оружие – говорили рыбаки. И они думали, что этого достаточно, потому что самое важное всегда воспринимали как неотъемлемую данность. Человеку нужна родина, такое место, которому ты принадлежишь, даже находясь вдали от него.

Мау никогда не задавался вопросом, сколько людей составляют Народ. Их было просто… достаточно. Достаточно, чтобы ощущать себя частью чего-то большого, частью Народа, который видел множество "вчера" и увидит множество "завтра". Народа, у которого есть обычаи, известные всем, и которые работают, как положено, именно потому, что все их знают и принимают как образ жизни. Люди рождаются и умирают, но Народ остаётся. Ему доводилось вместе с дядьями отправляться в дальние путешествия – на многие сотни миль – но Народ всегда был, всегда ждал их где-то за горизонтом. Мау чувствовал это.

А что делать с девушкой-привидением? Может, за ней скоро приплывут другие штанишники? Она уйдёт, и Мау снова останется один. Это будет ужасно. Он боялся не привидений, его пугали воспоминания. А может, это одно и то же? Если женщина каждый день ходит к ручью за водой, запомнит ли её тропа, по которой она ходит?

Стоило Мау закрыть глаза, и остров заполнялся людьми. Может, земля запомнила их лица и шаги, а теперь помещает эти воспоминания ему в голову? Прадеды сказали, что Мау и есть Народ, но это не может быть правдой. Многие могут стать одним, но один никогда не превратится во многих. Впрочем, он помнит о них и сможет рассказать другим, когда они придут сюда, и тогда Народ вновь оживёт.