Лякмунт - Смерть - понятие относительное

— Ты поняла совершенно верно. У меня действительно очень хорошая слуховая память, и я старался передать факты, а не свое впечатление о них. — Иван оживился. Было видно, что вопрос девушки доставил ему удовольствие.

— Отлично, ты просто молодец! — искренне похвалила его Алена. — Получается, что у нас есть прямо-таки стенограмма твой беседы с дядюшкой. Мне кажется, что это серьезно увеличивает наши шансы понять, что происходит. Давай вспоминать. Дядя сказал, что порознь ни одна из частей секрета не имеет никакой ценности. Мы уже догадались, что дипломат с его содержимым — это одна из частей. Несмотря на это заявление твоего дяди Персика, мне удалось выполнить секвенцию удвоения. Как ты думаешь, о чём это говорит?

Иван молча, без улыбки посмотрел долгим взглядом на Алену, затем кивнул головой и сказал:

— Согласен. Это говорит, что дядя в чём-то ошибся. Ошибся, по меньшей мере, один раз. И я теперь не уверен, что все три части рецепта секвенций меня найдут, как планировал дядя. И в том, что, в соответствии с замыслами старика мне не грозит особой опасности, тоже не уверен. А тут еще и тебя втянули.

— Расскажи про беседу с Суховым, — попросила Алена.

— Беседы, как таковой, не было, — признался Иван, — он нашел меня в больнице, я готовился к операции. Кстати, о том, что его фамилия Сухов, я узнал только от тебя.

— А как он представился?

— Не помню. Может, и никак.

— Про что спрашивал?

— Сколько времени провел у меня дядя, про что говорили. Дядя Персик, как помнишь, дал подробные инструкции, как мне отвечать. Я рассказал, что он пробыл у меня пятнадцать минут, мы договорились, что он ляжет ко мне на обследование и на том распрощались.

— Сухов знал, что дядюшка провел у тебя полтора часа. Об этом ему наверняка доложила старушка из нашего подъезда.

— Знал, но сделал вид, что поверил мне. Значит, не поверил вообще ни одному слову, — промолвив это, Иван надолго замолчал.

Алена почувствовала, что другу нужна поддержка. Она накрыла своей ладонью его руку и убежденно произнесла: «Ваня, мы с тобой умные, хитрые, сообразительные. Нас двое. Мы их победим, или, в крайнем случае, обманем».

Иван накрыл Аленину ладонь своей и серьезно сказал: «Не сомневаюсь».

Место Москва, квартира Траутмана.

Начало 14.07.2010 20:30.

Окончание 15.07.2010 03:30.

Тридцать пять минут назад Петров по телефону сообщил, что имеется важное и срочное дело. Не прошло и четверти часа, как он позвонил в дверь, уверенно прошел на кухню и начал выгружать на стол содержимое огромного пакета. Первой на столе появилась запотевшая бутылка водки, за ней последовали всякие банки, баночки и пластиковые коробки, содержимое которых Петров мгновенно распределил по тарелкам. А еще минут через пять гость объявил, что кушать подано и жестом гостеприимного хозяина пригласил меня за мой собственный стол.

Я рад Петрову. Не могу сказать, что уже успел сильно соскучиться, ведь мы расстались часа четыре назад, когда я, объявив, что к концу четверга устал, словно уже пятница, быстро собрался и покинул лабораторию. Просто грозный Петров, несмотря на то, что за свою невероятно долгую жизнь успел покомандовать людьми и поучаствовать во всех мыслимых и немыслимых войнах нашего мира — тайных, информационных, холодных и просто так войнах, прекрасный собеседник и отличный товарищ. Когда я не вижу его лица, а слышу только низкий рычащий голос, память привычно воссоздает образ почти девяностолетнего старца, каковым он был совсем недавно. Этим вечером я избегаю смотреть на своего друга. Сегодня в лаборатории мне, поклоннику джинсов и рубашек без галстука, его внешний вид показался слишком официальным. Поэтому я имел неосторожность сообщить Петрову, что серый костюм с бордовым галстуком накидывает ему пару-тройку лет, в результате чего он смотрится на тридцать с небольшим. Напрасно я это сделал. Петров решил продемонстрировать возможности управления своим возрастом безо всяких омолаживающих секвенций, и ему это всецело удалось. Я украдкой бросаю на него взгляд и начинаю размышлять про то, что не каждый знает, где можно приобрести такую напоминающие рясу тинейджерскую рубашечку кислотной расцветки, да еще с огромными красными пуговицами. Я, например, не знаю. А Петров знает и, похоже, чрезвычайно тем гордится. Еще меня смущают штаны моего друга. Я и сам иногда ношу джинсы с фабрично произведенными дырками, но торчащие из огромных прорех голые коленки Петрова, вызывают у меня оторопь. Никогда не думал, что могу придавать столько значения мужской одежде. Я, со своими светлыми волосами до плеч, тоже не особо похожу на офисного мальчика или представителя истеблишмента. Но наряд Петрова наводят меня на мысль, что общественный договор всё же должен как-то соблюдаться, хотя бы в части легких ограничений на собственный внешний вид.

Я снова бросаю на Петрова несмелый взгляд, и он его замечает:

— Клёвый прикид, правда? Так и знал, что тебе понравится!

Я высказываюсь в том смысле, что каждый волен одеваться как ему угодно, тем более на отдыхе, но сегодняшний костюм с галстуком шел ему невпример больше. Петров делает вид, что оскорблен моим вмешательством в его privacy, и мне приходится добавить, что в официальном костюме он неотличим от Джеймса Бонда. Похоже, Петров удовлетворен моими завуалированными извинениями, он что-то невнятно рычит, хлопает рюмку водки и с аппетитом заедает жгучим соленым перцем. Хотя за столом Петров ведет себя уверенно и почти развязно, чувствуется, что грядущий важный разговор, ради которого мы встретились, его слегка смущает и беспокоит. Чтобы скрыть это смущение, он снова разливает спиртное, быстро выпивает, жестом принуждает меня присоединиться и, наконец, переходит к делу. Вопрос, заданный безо всякого намека на шутливый тон приводит меня в недоумение:

— Скажи мне, Траутман, тебе бездельничать еще не надоело?

Я демонстрирую искреннее возмущение:

— Это кто тут бездельник? Я — бездельник? Я, между прочим, провожу в лаборатории времени не меньше, чем некоторые из присутствующих! А вчера до ночи писал эту идиотскую статью для детей. Я вообще не понимаю, зачем она нужна!

— Сначала про статью. Да будет тебе известно, что Секвенториум объединяет лишь треть тех, кто владеет тайной секвенций. Еще треть знает о существовании Секвенториума, но по разным причинам к нам не присоединяется. А оставшаяся треть вообще не имеет представления о существовании нашего сообщества и полагает себя единственными обладателями чуда. Они должны узнать, что не одиноки и прийти к нам. Вот для них-то ты и написал свою статью. Статья, к слову сказать, отвратительная.

— Я знаю, — грустно сказал я, — но почему детский журнал?