Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

— Но почему вы так уверены, что я в нее влюблен?

Мари рассмеялась. Но в звуках ее смеха не было веселья, он звучал горько, даже надрывно.

— Я на всю жизнь себе одно усвоила: не стоит удивляться поступкам мужчин, что б они ни делали. И пытаться их понять тоже.

— Очень мудро сказано, — заискивающе произнес я.

Она смерила меня взглядом с ног до головы и деловито спросила:

— Это, что ли, вся твоя одежонка? — Я со вздохом развел руками. — В кладовке полно всякого старья, на любой вкус найдется, любых размеров и покроя. По большей части это вещи негодяев, которых я поймала, когда они пытались удрать, не заплатив. Выбери себе что подойдет. А как покончишь с этим — примешься за работу. Лодырничать я вам обоим не дам, так и знайте.

— Вы с ума сошли?! Нет, вы определенно рехнулись, просто спятили!

Разговор происходил в задней комнате трактира. Грубо сколоченные полки ломились от всевозможного хлама — кроме одежды, о которой упомянула Мари, здесь громоздились кружки, блюда, кубки, корзины, мехи и фляги, утюги и швабры и многое, многое другое. Энтипи, вмиг протрезвевшая от злости и негодования, недвусмысленно дала мне понять, что она, мягко говоря, не в восторге от сделки, которую я только что заключил.

— Чтобы я, принцесса Истерийская, стала прислуживать в паршивом трактире!

— Говорите тише, нас могут услыхать! — прошептал я.

— С какой это стати мне понижать голос! Я во всеуслышание заявляю: я, принцесса Истерийская, не собираюсь…

Договорить она не успела: я схватил ее за плечи, с силой притиснул спиной к стене кладовки и зажал рот ладонью, в которую она, впрочем, тотчас же впилась зубами. Одна из полок зашаталась, и несколько кружек со звоном и грохотом свалились на пол. Но меня это сейчас меньше всего заботило. Главной проблемой являлось то, что Энтипи, будь она неладна, все глубже вонзала зубы в мою ладонь. Я даже вскрикнул от боли.

— Прежде чем вы мне до крови прокусите руку и, освободившись таким образом, нас обоих погубите, советую меня выслушать! — произнес я сквозь сжатые зубы. — Вы не хуже меня слышали, как эти недоумки желали здравия и процветания диктатору Шенку. Который, да будет вам известно, не так давно проиграл войну вашему родителю и потому сочтет себя совершенно осчастливленным, заполучив вас в качестве заложницы! Только попробуйте хоть кому-нибудь из местных жителей заикнуться, кто вы такая, и на королевстве Истерия можно будет смело ставить крест! Оно превратится во владения диктатора Шенка! Это вам понятно?

Энтипи изо всех сил помотала головой и… еще крепче сжала зубы. Я буквально взвыл от досады и нестерпимой боли.

— А попав к нему в плен, — продолжал я изменившимся голосом, едва сдерживая желание надавать этой идиотке тумаков, — вы будете томиться в глубоком, сыром и тесном колодце, в сравнении с которым эта кладовка покажется вам райскими кущами, и вдобавок вас подвергнут самым мучительным, изощренным и унизительным пыткам. И к тому времени, когда ваш ненаглядный Тэсит явится вас спасать, вы превратитесь в ослепшую, лишенную ушей, зубов и ноздрей, лысую полубезумную старуху, которую Тэсит сперва не узнает, а после самолично убьет, чтобы прекратить ваши мучения. Вы этого хотите, да? В таком случае продолжайте рвать зубами мою ладонь, и я вас отпущу, чтобы вы объявили этому сброду о своей принадлежности к королевскому дому Истерии и угодили в лапы Шенка.

Энтипи разжала челюсти. Смотрела на меня с лютой ненавистью, но больше не пыталась кусаться.

— У нас нет выбора! — пробормотал я, поморщившись от боли. Вот ведь паршивка! А мне теперь с покалеченной рукой работать! Как будто мало было хромой ноги… — Мы должны еще Бога благодарить, что так легко отделались. Если бы эти парни поверили, что вы никакая не комедиантка, а взаправдашняя принцесса, вы сейчас были бы на пути в застенок Шенка. А не уговори я сердитую и подозрительную хозяйку этого трактира взять нас на службу, нас с вами обоих вышвырнули бы за дверь, что при нынешней погоде равносильно смерти. Теперь же у нас есть теплый угол, какая-никакая одежда, в которой на улицу выйти не страшно, в этот жуткий снег, вдобавок мы будем более или менее сыты, а главное, сможем зарабатывать деньги! Станем их копить помаленьку, чтобы расплатиться с этой Чудачкой и послать через нее весточку вашему родителю. Это не просто наилучший из шансов, а попросту наш единственный шанс на спасение. Согласитесь, на этаком морозе мы и часа бы не выдержали. Уже, поди, замерзли бы насмерть в каком-нибудь сугробе. Но боги смилостивились над нами, дали нам эту возможность уцелеть, так давайте же не станем гневить их и примем их даяние со смирением и благодарностью. Итак… Могу ли я теперь, все вам подробно объяснив, отнять от вашего рта руку в надежде, что вы не погубите нас обоих своими высказываниями?!

Она не удостоила меня кивка. Просто молча смотрела мне в лицо расширившимися от злости глазами. Но я принял это за согласие и не ошибся. Стоило моей руке медленно скользнуть вниз, как Энтипи с силой пихнула меня в грудь. Я отступил назад.

— Вы что же это, — прошипела она, — ожидаете от меня, что я стану работать ради денег?!

— Хотите верьте, хотите нет, ваше высочество, но большинству людей именно так и приходится поступать. Скажу вам больше — они это считают вполне естественным. Кстати, у благочестивых жен вы, помнится, даже и бесплатно работали. Так что теперь вы, можно сказать, поднялись по крайней мере на одну ступень по социальной лестнице.

— Это несправедливо… неприемлемо… неправильно, наконец!

И тут я потерял над собой контроль.

Вообще-то в этом не было ничего удивительного: столько пришлось пережить за последнее время, и все по вине этой негодницы, вот я и сорвался. Но все же, оглядываясь назад, признаюсь: мне немного стыдно за то, как я в тот момент себя повел. При любых обстоятельствах следовало держать себя в руках.

Я двинулся на нее, сжав кулаки. Энтипи даже на шаг не отступила: вскинула голову и вперилась в меня этим своим вызывающим, надменным взглядом. И меня понесло…

— Неправильно? Неправильно, говорите?! Я, к вашему сведению, родился в чудовищной бедности, мать рано овдовела… Она продавала свое тело, чтобы было чем меня накормить и во что одеть, и расплатиться за нашу жалкую крышу над головой. А когда праздношатающийся негодяй ее убил забавы ради, при дворе вашего отца мне в качестве компенсации за эту утрату предложили горстку монет. Работа за деньги вас не устраивает?! Да я начал работать, когда еще и ходить-то не умел. Чему, говоря по правде, так толком и не научился. Да что там! Я буквально надрывался за каждый паршивый сов, и оказалось, все ради того, чтобы первая женщина, к которой я испытал что-то вроде доверия и привязанности, дочиста меня обокрала! Да я за всю свою жизнь ни разу не встретился с тем, что хоть отдаленно напоминало бы правду или справедливость, поэтому не смейте жаловаться мне на свои беды, канючить, что к вам, дескать, судьба слишком сурова! Надеюсь, вы меня правильно поняли?! Не смейте!