Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Колдунья выслушала эту гневную речь, стоя у выхода из пещеры. Капюшон снова был низко надвинут ей на лицо, но я все же разглядел, как сердито и недовольно она поджала губы. После недолгой паузы она нехотя процедила:

— Шейри.

— Это твое настоящее имя? — спросил Тэсит.

Но она не удостоила его ответа. Запахнулась в плащ и, пригнувшись, вышла под дождь, который уже едва моросил.

Мы с Тэситом переглянулись. Он пожал плечами, потом приблизился ко мне и с принужденной улыбкой похлопал по плечу:

— Да и бог с ней! Самое важное из всего случившегося нынче, По, это что ты наконец показал, на что способен.

Ну вот. Приехали. Я невольно поежился. Завистливый трус, я сумел преодолеть свой страх лишь ради того, чтобы унизить своего самого лучшего друга, чтобы посрамить его отвагу. У любого от этакого благородства просто дух бы захватило, согласны?!

Тэсит поспешно выудил из кармана оставшиеся деньги и протянул половину монет мне:

— Держи. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

— Спасибо. Очень кстати. — Я кисло улыбнулся. — Тем более что я и сам, признаться, всегда делаю минимум возможного.

Тэсит громко расхохотался, закинув голову назад. Он принял мои слова за шутку.

Не знаю, к кому в тот момент я испытывал большую жалость — к нему или к себе.

Вечером я отправился в конюшню, чтобы там заночевать. Я не вспоминал о Шейри, мысли были заняты другим, и то, что колдунья явилась ко мне во сне, было для меня полной неожиданностью. Мне грезилось, будто бы она надо мной склонилась, глядя на меня с нежностью и легким укором. А потом… потом она меня поцеловала. Губы ее, удивительное дело, оказались одновременно горячими и прохладными. Когда они соприкоснулись с моими, я снова почувствовал себя так, будто прямо перед глазами у меня сверкнула молния. А после весь мир внезапно сделался совсем иным, чем прежде: он был опутан густой паутиной сверкающих, пульсирующих разноцветных нитей — зеленых, алых, пурпурных, голубых и желтых. Не иначе как в ту минуту окружающее предсталопередо мной таким, каким видят его колдуны-плетельщицы. Поверьте, это было прекраснейшее из зрелищ!

Резко, словно от толчка, проснувшись, я открыл глаза и сел на своей соломе… Рядом со мной никого не оказалось. Я снова улегся и попытался воссоздать в памяти ту восхитительную картину, которая только что привиделась мне в сонном забытьи. И вдруг вспомнил, что прежде ни разу в жизни не было у меня цветных снов. Только черно-белые.

НЕПРИЯЗНЬ может быть мимолетной, но случается, что она день ото дня растет и, если ее объект постоянно находится рядом, захватывает человека целиком, без остатка.

Так было и со мной. С тех пор как мы с Тэситом повстречались с колдуньей и спасли ее от расправы, я все время старался изгнать из своей души это чувство к своему лучшему другу или хотя бы скрыть перемену в моем отношении к нему. Но мне это плохо удавалось. Что же до него, то он оставался в точности таким же, как и прежде. Происшествие на холме нисколько не изменило ни его характер, ни взгляды, ни теплоту и искренность дружеских чувств ко мне.

Разумеется, то, что я вдруг стал иным, не укрылось от его чуткого взгляда. Моя злость требовала выхода, и я сделался куда более агрессивным, чем прежде, я гораздо охотнее участвовал в рискованных приключениях, о каких еще совсем недавно и помыслить не смел. И без прежнего смущения принимал от Тэсита свою долю добытых денег всякий раз, когда он мне ее предлагал. Все до одной монеты я относил в конюшню, в одном из дальних уголков которой, под половицей, оборудовал себе тайник, о чем, разумеется, никто, кроме меня, не знал, даже моя мать. Мне когда-то попалась в руки прочная и довольно вместительная жестяная коробка. Вот она-то и служила мне копилкой. Я прятал ее под досками пола, которые в том месте можно было без особого труда приподнять. Поздними вечерами, когда все в трактире укладывались на боковую, я выуживал коробку из-под пола и восхищенно разглядывал и пересчитывал свои сбережения. Или просто набирал полные пригоршни монет и медленно ссыпал их в коробку, наслаждаясь приятным звоном. Я словно к чему-то готовился, к каким-то переменам в своей жизни, хотя, признаться, даже отдаленно себе не представлял, в чем они могли состоять. Маделайн по-прежнему продолжала убеждать меня, что я избранник судьбы и совершу в будущем великие дела, но я так уже привык к этой ее болтовне, что перестал вслушиваться в слова. Сам я, разумеется, ни о чем подобном никогда не помышлял. Просто чувствовал: что-то должно вскоре произойти. И как умел, к этому готовился.

Частенько случалось, что я ловил себя на мыслях о Шейри. Тэсит каким-то непостижимым образом всегда угадывал по моему выражению лица, что я задумался именно о ней. В подобных случаях он давал мне дружеский подзатыльник и весело приговаривал:

— Опять ты ее вспомнил. Будет тебе, в самом деле!

— Она очень привлекательна, — возражал я.

— Прежде всего она ведьма. Спасти от смерти колдуна или колдунью — дело во всех отношениях славное. Ведь их племя таинственно связано с потусторонними силами, которые в таком случае, может статься, неожиданно придут тебе на помощь, когда ты окажешься в беде. Но в то же время весь этот колдовской народ, По, не чета тебе и мне. У них свои повадки, взгляды и обычаи. Они живут в своем мире, куда нам вход заказан. Боже тебя упаси приближаться к границам этого мира, а тем более — делать попытки в него проникнуть. И прикипать душою к волшебникам и магам мы, простые смертные, также не должны. Это гибельный путь, поверь.

— Да знаю я все это, — мрачно соглашался с ним я, и на довольно долгое время мне удавалось изгнать Шейри из своих мыслей. Но в конце концов она снова туда прокрадывалась, словно хитрая, лукавая кошка, и тогда между нами с Тэситом опять происходил диалог, подобный вышеприведенному.

Что же до моей матери, то она все еще продолжала заниматься своим ремеслом. Но от подобной жизни женщины быстро стареют и теряют привлекательность. Легко в течение долгих лет сохранять красоту и свежесть, ежели ты можешь себе позволить быть неприступной скромницей, потому как нужда не заставляет тебя торговать своим телом. Гобелен, висящий на стене, сохранится целехонек хоть сотню-другую лет, разве что краски чуть потускнеют. Но швырните его на пол в трактире, чтобы все забулдыги, которые собираются в общем зале, изо дня в день топтали его своими грубыми грязными башмаками, и от него вскорости останутся одни лохмотья. Примерно то же произошло и с Маделайн. К тому времени, о каком я веду речь, морщины на ее лице сделались такими глубокими, что были заметны даже издалека, а прежде стройное и крепкое ее тело стало дряблым и неаппетитным. Да и взгляд ее заметно потускнел, перестал быть лукавым и манящим. Теперь выражение ее глаз, пожалуй, вполне соответствовало тому жалкому жизненному статусу, какой издавна стал ее уделом. Разумеется, по мере того как она утрачивала внешнюю привлекательность, посетители трактира все с меньшей охотой пользовались ее услугами.