Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Только мне одному было не до смеха. Я даже не улыбнулся. Переведя взгляд с монет на лицо Юстуса, я пожал плечами:

— Ну если иначе его никак не умертвить… Тогда что ж… Тогда, значит, это единственная возможность отомстить за мою мать.

— Послушайте, юный сэр, — вздохнул Юстус. — Нам хорошо известны повадки Меандра, его предпочтения. Странствующий король нигде подолгу не задерживается. В то же время, если ему чинят препятствия, а тем паче развязывают против него войну, он из упрямства остается в пределах столь негостеприимного государства до тех пор, пока не разобьет его армию, пока не разорит его народ. Как видите, при всем своем безумии Меандр вполне предсказуем. Любой попытке его выдворить он противится. Если же игнорировать его присутствие, он вскорости убирается прочь. Его величество король Рунсибел не собирается выказывать Меандру враждебности, вследствие чего мы можем рассчитывать на скорое отбытие странствующего двора из наших краев. Лично я считаю эту тактику единственно верной.

— Как же так?! Эти скитальцы убивают мирных горожан, таких как моя мать, а вы пальцем о палец не хотите ударить, чтобы положить этому конец? От кого же тогда гражданам Истерии ждать защиты?

— Мы призваны защищать государство и власть, юный сэр. И не вам нас этому учить. — Юстус приблизился ко мне, и я отчетливо различил в его холодных зеленых глазах злость и досаду, которые ему теперь едва удавалось скрывать под маской вежливого безразличия. — Прежде чем пускать в ход грубую силу, следует о многом серьезно подумать, многое принять в рассуждение. Существуют властители куда более воинственные и опасные, чем Безумец Меандр. Перед армией короля Рунсибела стоит множество неотложных задач. Некоторые из рыцарей как раз теперь заняты их выполнением за пределами Истерии. Силы наши следует расходовать с разумным расчетом, а не то они быстро иссякнут. И что тогда? Меандр не стоит нашего внимания, поверьте.

— Вы хотите сказать, мать моя его не стоит, — мрачно возразил я. Меня просто тошнило от такого лицемерия, и я продолжил, возвысив голос: — Вот если бы жертвой подданных Меандра стала знатная дама, вы бы по-другому заговорили! Но моя мать была всего лишь трактирной шлюхой. Что вам за дело до ее насильственной смерти?

— Ее профессия всегда, во все времена была сопряжена с известным риском, — невозмутимо подтвердил сэр Юстус — Ей, бедняжке, не повезло, что и говорить, но подобный конец для дам определенного поведения — вещь вполне прогнозируемая. — Я успел так ему надоесть, что он уже почти не скрывал своего раздражения. — Объявлять Меандру войну — затея глупая и опасная. Король Рунсибел воюет, только когда речь идет о безопасности Истерии. А в данном случае стране со стороны Меандра ничто не угрожает. Но ваши чувства мне понятны, и я соболезную вашему горю. Жажда мщения за собственную мать — вещь похвальная. А потому… — Тут он снова полез в кожаный мешок, вынул оттуда еще две монеты и прибавил их к тем, которые лежали у меня на ладони. И пальцы мои собрал в кулак, давая понять, что больше мне рассчитывать не на что. — А потому я добавляю вам еще некоторую сумму, чтобы вы могли нанять опытного воина и с его помощью наказать своего обидчика. Король Рунсибел не в ответе за действия солдат-наемников, так что данный инцидент не скажется на взаимоотношениях его величества с Безумным Меандром. Решение останется за вами.

— Но… но… — Язык плохо мне повиновался. И в голове стоял какой-то вязкий туман. А грудь словно тисками сдавило. — Но… это ведь ваша обязанность!

— Я свои обязанности выполнил, — с раздражением произнес Юстус — И даже с лихвой. Берите деньги, и всего вам наилучшего. Вы и так уже отняли у нас слишком много времени. Подумайте об остальных, о тех, кто, как и вы, ждет справедливости. Прощайте, юный сэр.

«Вот, выходит, как. Бери монеты и проваливай». Рассудок мой принял этот совет с радостью, если не сказать, с ликованием.

Но у меня ведь еще и душа имелась… В которой я хранил образ Маделайн — униженной и презираемой, но такой доброжелательной, открытой, веселой, так свято в меня верившей. Она продавала себя, чтобы одеть и прокормить меня, чтобы обеспечить мне кров. Я появился на свет в результате зверства, учиненного над ней, и стал смыслом и целью ее поруганной жизни. В ушах у меня все еще звучал ее нежный голос, и я подумал, как она была со мной ласкова и терпелива, какая светлая улыбка появлялась на ее лице при виде меня…

И душа сердито подытожила: «И по-твоему, это все, чего она заслуживала? Она так в тебя верила, а ты готов продать светлую память о ней за жалких двенадцать дюков? За горстку золотых? Неужто такова цена сыновней любви? Ведь ты даже и не помышляешь о том, чтобы нанять солдата для расправы над ее убийцей! Ты все на себя решил потратить, все до последнего гроша! Ты принял деньги из рук тех господ, которые над ней надругались, когда она была жива. А теперь они, выходит, так легко от тебя откупились. И ты этому не воспротивишься? Сунешь деньги в карман — и до свидания?!»

Ответ, единственно возможный, единственно приемлемый в данной ситуации, разумный и здравый, отчетливо прозвучал в моей голове: «Да».

Совесть, гнездившаяся в потаенных глубинах моей души, — существо жалкое, хилое и почти безгласное, — наверняка в этот момент с презрением от меня отвернулась. И я ее очень хорошо понимал. Сам себе был противен, поверьте. Знали бы вы, как я себя презирал за слабость и податливость, за отсутствие решимости защитить память женщины, породившей меня на этот свет.

Но самым мерзким мне казалось то… что все это очень скоро закончится. Нет-нет, в ту минуту я и вправду осуждал себя и мысленно посыпал голову пеплом. Но знал при этом, что стоит мне выйти из дворца с дюжиной золотых в кармане, и с самобичеванием будет покончено. Раз и навсегда. На эти деньги я смогу купить достаточно хмельного меда, чтобы утопить в нем свои горести, сколько угодно шлюх, в объятиях которых так легко забыться, бессчетное число ночей под надежным кровом, на мягких перинах. А если распорядиться моим богатством с умом, то можно и дом себе купить, и лавку. Черт возьми, а почему бы в таком случае мне не выкупить заведение Строкера? Управлять трактиром я сумею не хуже самого старика. И тогда жизнь моя потечет в привычном русле, в родных местах, где все будет напоминать о Маделайн…

Конечно, время от времени чувство вины перед ней будет возвращаться. Но наслаждение довольством и благополучием над ним возобладает, это уж точно. Правда и то, что я при всем желании не в силах был совершить поступок, который произвел бы должное впечатление на Маделайн. Она умерла и похоронена, душа ее на небесах, и ей, поди, никакого дела нет до справедливости в нашем земном понимании.