Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать

Кнегс-удалец окинул ровную шеренгу девиц оценивающим взглядом, кинул шапку оземь и говорит: «Согласен!» А вот брат его Некс — ни в какую. «Не желаю, кричит, чтоб меня к стенке припирали, выбора не оставляли!» А был Некс этот на почве выбора конкретно сдвинут с самого рождения: что дают — не ел, что шьют — не надевал, все приговаривал: «Я сам выберу. И возьму — сам!» Вот тут-то он и взъелся: «Я, мол, в эту авантюру со стрелами влез исключительно затем, чтоб выбор был побогаче. И вообще, авантюру маманя затеяла, вот пусть она на пару с брательником этих кобылиц и объезжает. А я не желаю!»

Долго Кнегс с матерью упрямца уговаривали хоть десяток красавиц себе взять, равную долю наследства папиного сулили, даже звание брата старшего — зря воздух сотрясали. Стоит Некс, руки в боки, ноги на ширину плеч, нос в небеса, и твердит как заведенный: «Я возьму сам! Са-аам!»

Плюнул тут в сердцах Кнегс и говорит: «Ладно, братец, Контратий с тобой, поганцем! Возьму я себе всю полусотню, а ты мне взамен бумагу дашь. А в бумаге той напишешь, что не претендуешь ты и потомки твои на наследство папино до последнего дня мира. Выделю я тебе уездик где-нибудь на севере в вечное владение, вали туда и выбирай кого хочешь из кого хочешь!»

Вот так в королевстве Кнегсия появилось многоженство, а на всех картах мира появилась Демократическая Республика Нексия. И разведчики королевы Зензириты Салийской тут вовсе ни при чем…

Уже при въезде в Демополис — столицу Нексии — мы поняли: нас угораздило заявиться аккурат в разгар очередных выборов. По всей округе рябило в глазах от разноцветных флагов и транспарантов с эмблемами наиболее значительных партий, в ушах звенело от гремевшей на каждом углу музыки, на которую накладывался галдеж народа, а сам народ от мала до велика пребывал в очумело-приподнятом настроении.

Перед городскими воротами были вывешены три самых здоровенных транспаранта с метровыми буквами. На том, что справа, значилось: «Голосуй за Правых, не то проиграешь!», слева: «Голосуй за Левых, не то проиграешь!», а по центру, строго по законам логики, призывалось голосовать за Центристов. Не то — сам понимаешь.

— Однако, как здорово получается, — прокомментировал Бон, — за кого ни голосуй, в итоге все равно проиграешь.

— Стало быть, наиболее здраво не голосовать вообще ни за кого, — пожал плечами я.

На беду, проходивший мимо горожанин преклонных лет, весь в боевых наградах и с ярко-красной повязкой на рукаве — знаком принадлежности к партии Правых, как мы уже успели понять, — услышал мои слова. Насколько они ему пришлись по душе, можно было судить по исказившемуся от ярости лицу.

— Паршивые воздерженцы! — проскрежетал зубами ветеран. — Мы за вас кровь проливали, а вы…

— Погоди-ка, дедуля! — возмутился Римбольд. — Лично я тебя ничего проливать не просил — ни за меня, ни за себя.

— Смолкни, нелюдь! — патетически воскликнул ветеран. — Это сейчас с вами цацкаются, равные права обещают. Ну ничего, Зюген всех вас, окаянных, к порядку призовет! Вылетите за черту оседлости — и пискнуть не успеете!

Возмущенный гном только раскрыл рот, чтобы достойно ответить, как нас догнала группа молодых людей с повязками зеленого цвета — знаком левых либералов.

— Засохни, старый! — воскликнул один из них, обращаясь к деду. — Вам с вашим паршивым Зюгеном недолго осталось. После этих выборов мы вас в парламенте потесним, так и знайте!

От возмущения ветеран начал заикаться и брызгать слюной:

— Да вы з-знаете кто? П-предатели! Только и умеете, что т-трудовой народ п-притеснять! А сами давно кнегсианцам и гномам п-продались!

В этот момент подоспели новые действующие лица: пятеро здоровых и бесконечно тупых даже на первый взгляд охламонов в черном и с наголо обритыми головами.

— За гномьё заступаемся? — с угрозой вопросил их предводитель, извлекая из-за пазухи внушительный кастет. — Старость не уважаем? Родину-мать не любим?

— Так их, так их, сынок! — запрыгал от возбуждения ветеран. Верзила смерил его мутным взглядом и прорычал:

— Слышь, старый! Свали отсюда по-быстрому. Будешь под ногами путаться — в репу дам!

Я уже собирался вмешаться, но тут кто-то поблизости заорал: «Стража! Стража скачет!», и обе группки мигом испарились. Лишь ветеран стоял посреди дороги, и лицо его было крайне растерянным.

Вскоре с нами действительно поравнялись пятеро всадников в форме.

— Откуда будете? — вопросил их командир с нашивками сержанта.

— Из Хойры, — честно ответил я.

— Куда направляетесь?

— В Тилиану.

— Цель посещения Нексии?

— Поесть и передохнуть.

— Надолго?

— Вряд ли. День, может, два.

Страж замолчал; расценив заминку в традиционной форме, я развязал кошелек и достал четыре монеты:

— Вероятно, с нас причитается за въезд в город?

— Вы с ума сошли! — возмутился сержант и понизил голос: — Хотите, чтобы меня с работы поперли за взятку при исполнении?!

— Взятку? — подняла брови Глори.

— А-а, вы же не местные, — вспомнил страж. — Закон у нас такой, понимаете ли: всю предвыборную неделю городские ворота не закрываются с самого утра до полуночи. Шастай, как говорится, в свое удовольствие, учиняй безобразия и — совершенно бесплатно. Э-эх!

Последний вздох явно выражал отношение сержанта к подобным законам, а также к умникам, которые их придумывают за счет честных налогоплательщиков.

— Разумеется, мы уважаем законы, — быстро вклинилась Глори, подмигнув мне. — Но разве в законе где-нибудь сказано, что стражи не могут оказать приезжим путникам услугу и проводить их до какого-нибудь приличного питейного заведения? А то вдруг кто-нибудь станет… безобразия учинять…

Монеты с моей ладони как ветром сдуло.

— Само собой, сударыня! — залихватски подкрутил усы сержант. — Не извольте беспокоиться. Я уж им учиню…

Внутри город еще больше напоминал филиал приюта для умалишенных. Толпы праздношатающихся сторонников всех возможных партий, обменивающиеся ругательными словечками, подгнившими овощами, а порой и камнями. Митинги вокруг наспех сколоченных трибун. Мусор и объедки на мостовых. Глори была совершенно права, когда заручилась поддержкой стражи: закон в Демополисе уважали. Правда, какой-то поддатый мастеровой заорал: «Долой держиморд!» — и швырнул в нашу сторону яйцом, но не рассчитал сил. Снаряд, не долетев до ближайшего стража метров тридцать, растекся по широкой груди проходившего мимо хримтурса. М-да, не повезло… В другой ситуации стражи, скорее всего, вмешались бы, но только не сейчас.

Пока мы наблюдали за вразумлением буяна, рядом уж что-то чересчур громко залязгало и загрохотало: из переулка выступил отряд из полутора десятков пожилых леди в возрастном диапазоне от «сильно за пятьдесят» до «давно песок сыплется». Несмотря на это, глаза старух горели огнем великих свершений, ноздри хищно раздувались, а суставы бодро поскрипывали в такт шагам. Привлекший же наше внимание грохот издавали ложки и половники, которыми бабки мерно ударяли в металлические миски, сковородки, кастрюльки и дуршлаги. У одной я заприметил даже бронзовую ночную вазу времен эдак дедушки Зензириты, короля Дроздофилла.