Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать

— Что, господин маркиз, не хотите ни с кем делиться прекрасной дриадой? — Если бы интонации могли убивать, от тона Глори негодяя тут же посетил бы Старичок Контратий.

— Дриада, конечно, была хороша, — мечтательно причмокнул тот, — но как жену я ее не рассматриваю. А вот избавиться от бешеного каштана и впрямь не против. В таком деле, как вы понимаете, конкуренты мне не нужны.

— А если бы монетка вашего слуги легла другой стороной? — поинтересовался Римбольд.

Вся троица заржала.

— То ничего бы не изменилось! Меркуций, покажи нам свою замечательную монету.

— Не стоит. У меня тоже была такая когда-то. На ней обе стороны абсолютно одинаковые, так ведь?

— Именно! Даже жаль убивать такого сообразительного юношу. Но придется. Мальчики…

Маркиз взмахнул надушенным платочком.

Меркуций и Тибальдо вновь обнажили мечи и сделали шаг вперед.

Глори посмотрела на меня.

Я — на нее.

Бон плюнул в сторону маркиза.

Римбольд зажмурился.

Ребенок, сидевший на дереве, негромко свистнул.

Из кустов вылетели три камня.

Все три попали в цель.

— Да, — протянула Глори, глядя на распростертое у ее ног тело Маза Новвы, — как и все книжные мерзавцы, он слишком много трепался…

Потом из кустов вышли трое. Все были вооружены пращами и деревянными мечами. Все одеты в несусветную рванину. Все с ног (босых и давно немытых) до голов (лохматых и еще более немытых) увешаны браслетами и ожерельями из камешков, палочек, перышек и прочей мелкой дребедени. Все, по моим прикидкам, находились в возрастном промежутке от четырнадцати до семнадцати лет. А еще все они были девчонками.

— Здрасьте-здрасьте! — мотнула патлами идущая первой, шмыгнув носом. — Я — Арагорночка, это — Леголасочка и Феанорочка. С Орландоблумом вы, как я погляжу, уже познакомились. Всем чмоки и все такое.

— С кем?..

— Ну ни фига себе! — возмутилась та. — Он их, понимаешь, от смерти спасает, а они даже не знают, как его зовут!

— Засохни, Горн! — посоветовала Леголасочка. — Неча понты кидать во все стороны. Это ж цивилы, им тихого трепа не дано. — Мяф! Правда твоя, Ласка, — признала девчонка. — Все время забываю. В следующий момент я самым наглым образом откололся от коллектива. Потому как друзья и даже драконозавры уставились на малыша, вновь начавшего посасывать палец, а я — на девчонок.

— Эльфы! — только и смог вымолвить я.

Все три девчонки скорчили такие рожи, будто я предложил им распить бутылочку «Кошмара» (а худшей дряни в этом мире еще не придумали). Орландоблум оказался более сдержанным — просто вытащил изо рта палец и неодобрительно покачал головой.

— Значица, так, — шаркнула ножкой Феанорочка. — Мне, конечно, по развитию до Орландо — как до океана на четвереньках, и ежели он в вас что-то нашел, то так оно и есть. Но если кто-нибудь из вас еще скажет при мне это слово вслух…

— Вот! — триумфально воскликнул Римбольд. — А вы мне еще не верили! Никакие это не э… не они! — торопливо поправился гном, вспомнив предостережение. — Потому что те — с рогами!

Все — кроме Орландоблума и драконозавров — захохотали. Девчонки так просто рухнули на землю и задрыгали ногами.

— Ой, держите меня двое! — простонала Арагор-ночка. — Ну ляпнул! Одно слово — гном!

— Орландо! — вторила ей Феанорочка. — Как ты считаешь, у нас есть рога?

Орландоблум почесал в затылке, потом приставил ко лбу два растопыренных пальца и громко сказал:

— Му-ууу!

— Так, значит, вы все-таки…

— Мы — елфы! Все запомнили? Е-Л-Ф-Ы!

— Но сэр Андерс Гансен…

— …глухой, как пень! Да и выдумщик знатный. Мы над ним тока чуток пошутили, а он вон чего понарассказывал! Дивные, дескать, прекрасные, свет из глаз, и все такое. Спасибо хоть, не малюточки со стрекозиными крылышками! Которые в цветочках живут, на шмелях летают, и это… на Дюймовочках женятся!

— А кто такие Дюймовочки и почему мы должны на них жениться? — удивилась Леголасочка.

— А я почем знаю! Так, на ум пришло. Уж больно звучит гнусно…

— С рогами, значит? — хмыкнул Бон, пихая Римбольда в бок.

— Самый правдивый человек, значит? — хмыкнул Римбольд, пихая в бок меня.

Мне тоже очень захотелось кого-нибудь пихнуть. Я и пихнул. С превеликим удовольствием. Ногой. Пришедший было в себя Маза Новва вновь погрузился в беспамятство.

— Соображаешь! — одобрила мой поступок Феанорочка. — Мы щас будем страшные тайны открывать, и им их знать совершенно ни к чему…

Сколько им лет, елфы сказать затруднялись. Но то, что много, знали наверняка. По крайней мере, появление гномов они помнили превосходно, хотя никаких кровопролитных войн между ними не было и в помине, поскольку любая жизнь для елфа священна и отнять ее он не может физически. Даже железа не признавали — отсюда и деревянные мечи. Что до рогатого черепа, хранящегося в сокровищнице Стоунхолда, то он принадлежал какой-то зверушке, выведенной оргейлским вивисектором Павлоффым.

Самым старым и мудрым среди ныне живущих елфов оказался Орландоблум, в своем духовном развитии дошедший до состояния ребенка и практически отказавшийся от обычной речи. Как оказалось, у них в этом отношении все наоборот: они пришли в этот мир стариками и в течение веков неуклонно молодели. До тех пор, пока окончательно не теряли телесную форму, обращаясь в свет. Вот чужаков, или «цивилов» (от слова «цивилизованный»), к которым относились все неелфы, они действительно не жаловали, хотя регулярно развлекались, распуская среди них всеразличные байки и легенды. С другой стороны, многому новому и полезному «цивилов» научили тоже они.

В ответ на эту увлекательную историю мы поведали свою. Честно и без утайки.

— Бешеный каштан, говорите? — задумчиво протянула Феанорочка. — Орландо, ты как? Потянешь?

Тот почесал кончик носа, подошел к Рыцарю Неистовой Ласки и расстегнул его кружевной воротник. Легкое движение — и пухленький детский кулачок уже сжимает страшный плод, извлеченный из человеческого тела. Маркиз же даже не пошевельнулся.

Ураган, вихрь и метеор по сравнению с движениями Бона выглядели медлительными, как калечная улитка.

Сорвав шарфик, он возник на коленях перед елфом, молитвенно протягивая к нему руки.

Орландо прищурился и покачал головой. Потом обернулся к остальным елфам.

— Не сердитесь, — «перевела» его безмолвную речь Леголасочка. — Для него раз плюнуть — вытащить эту штуковину, но изменить судьбу…

— Значит, я обречен? — еле слышно прошептал парень.

Новый обмен взглядами — и Леголасочка улыбнулась:

— Он говорит: «Каштан будет извлечен, когда живой камень получит свободу, двое восстановят былую дружбу, а изменившееся станет прежним».

— И что это значит? — В голосе Бона сразу прибавилось бодрости. Девчонка пожала плечами: