Александр Никишин - Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Тот мотнул головой:

— После первой не закусываю.

Мордастый покачал головой:

— Блин, маразм крепчал! По второй?

— Давай.

Мордастый взял бутылку и произнёс, наливая:

— Наполним стаканы и хряпнем их разом, да здравствуют музы, да здравствует разум! Пупкин Александр Семёнович, наше всё.

Дед крякнул и выпил.

— Закуси, дед, — сказал мордастый. — Не откажи себе в удовольствии.

Дед опять мотнул головой:

— Я и после второго стакана не закусываю.

— Вот ты пень упёртый!

— А сам-то не пьёшь! — сказал дед, глаза его масляно блестели. — Только льёшь.

Мордастый пожал плечами, мол, какие проблемы? Налил стакан, залпом его ахнул, не поморщившись, и тут же, догоняя деда, налил и выпил второй. Бутылка закончилась. Солдат снова влез прилавок, взял следующую, откупорил и, протянув мордастому, вернулся к двери. Мордастый быстро соорудил новый миллион евро и пока дед прятал деньги за пазуху, загорелся устроить соревнование — кто кого перепьёт?

— Что, дед, слабо? Как маршал Сталин с товарищем Черчиллем в одна тысяча сорок втором году, а?

Дед азартно потёр руки:

— Давай, фашист! Я за Виссарионовича пасть порву, отвечаю!

Мордастый, не поморщившись, выдул глотком пол-бутылки.

— Рюмочка-каток, покатися мне в роток! — перекрестился дед и поднял стакан. Но Наташка отняла его у деда и пристыдила мордастого:

— Ему хватит. Как вам не стыдно, спаиваете старого человека.

— Молчи, тётка! — ответил тот, разомлев от водки. — Распылю в момент.

Дед Вася, осмелев после двух стаканов водки, ка-ак грохнет кулачком по прилавку:

— Да ты кто такой? Раскомандовался тут, зас-ранец! Шпана! Распылю, да распылю! Как с женщиной разговариваешь, с-сукин сын! С будущей матерью солдата? Смирно стоять! Руки по швам!

Мордастый глянул на деда с некоторым интересом, после чего взял в руку жезл, и, словно взвешивая его на вытянутой ладони, сказал с сожалением:

— Сам виноват, Вася, никто дурака не неволил. Попала вожжа под хвост. Что ни боров, то норов. У всякого праздника да не без безобразника.

А деда понесло. Пошел на мордастого грудью.

— Сам ты дурак, фашист проклятый! Мы таких, как ты, в восемьсот двенадцатом били, а в сорок пятом до Берлина дошли! Били, бьём и будем вас бить, говнюков!

Мордастый зевнул, потеряв к деду интерес. Даже не смотрел в его сторону, словно бы того и не было. А дед уже задирался, сжимал кулачки, кричал:

— Пойдем, вырубим, козлина!

Дикий Зэпп, с полным безразличием на лице, навёл на него стальной жезл, нажал на что-то и дед моментально испарился, словно его и не было.

— Дедушка! — только и успела вскрикнуть Наташка.

— Хрен тебе, а не дедушка, — мордастый повернулся к Наташке. — Как говорится, sik transit gloria mundi. Что означает, короче: так проходит слава земных дедушек. Эй, Лили Марлен, налей-ка мне ещё! Помянем старичка-дурачка, зальём горе верёвочкой.

Наташка была в оцепенении. Всё то, что она видела, напоминало кошмарный сон. То, что происходило на её глазах, не укладывалось в голове, казалось чем-то неестественным, ненастоящим, каким-то театральным действом. Сейчас этот в чёрном хлопнет в ладоши, крикнет «оп!» и дед, как в цирковом представлении, возникнет где-нибудь на стеллажах под потолком в костюме Санта Клауса. Но гость и в ладоши не хлопал и «оп!» не говорил.

— Эй, матка! Курка, яйка, водка! — повторил своё приказание на ломанном русском. — Оглохла, что ли? Не жалей этого дурака. Чего жалеть пьянчужку? Таких, как он, на каждом километре. Опьяневший человек утрачивает разумный контроль над самим собой. Не тот пьян, что двое ведут, третий ноги расставляет, а тот пьян, кто лежит, не дышит, собака рыло лижет, а он слышит, да не может сказать: цыц!

Глянул на Наташку с интересом:

— Эй, Лили Марлен!

Сам ты, дурак, Марлен! — подумала Наташка, а мордастый вдруг и говорит:

— А это ты зря. Лучшая солдатская песня всех времён и народов.

И запел во весь голос, раскачиваясь на табурете:

— Слеза прошибает, — сказал мордастый. — Тебя, Лили Марлен! Сильно сказано! Эй, Лили, водки старому солдату!

Наташка вышла из себя:

— Никакая я вам не Лили, хватит чушь молоть! Меня зовут Наташа!

— О, Наташа, радость наша! Дас ист шён! А я Зэпп! Дикий, как носорог! — мордастый расплылся в улыбке и легко перешёл на позию. — Водочки бы мне, красавица. В сияньи ночи лунной тебя я увидал… Твой голос, милая, выводит звуки родимых песен с диким совершенством…

— Вы бы лучше помолчали, — разозлилась Наташка, — звуки! Сначала бьёте витрины, а потом про дикое совершенство несёте. Напились, а теперь хулиганите! Чего вам от меня надо?

Мордастый театрально схватился за сердце:

Наташка не успела узнать, какой-такой «милый» для неё прах имеет в виду этот пьяница, не полёт ли в никуда деда Васи, как вдруг мордастый подскочил и попытался через прилавок схватить Наташку за грудь:

— Ко мне, моя Марлен!

Она успела уклониться, из-за чего тот, не рассчитав центра тяжести, грузно и тяжело рухнул на кассовый аппарат. Наташка пихнула его с силой, и человек, именующий себя Зэпп, едва устоял на ногах.

— Ах, вот ты какая! — заорал он и пьяно, неловко стал перелезать через прилавок, протягивая к ней руки. Наташка хладнокровно взяла за горлышко бутылку, мысленно приметилась и резко, страшно ударила мордастого прямо в центр фуражки. Тот упал и захрипел. Двое с автоматами со сноровкой обезьян прыгнули на прилавок, один больно схватил Наташку за волосы железной пятерней и дёрнул, словно бы ставил целью извлечь её из-за кассы на свет божий. Слёзы брызнули из Наташкиных глаз и она, осатанев от злости и боли, резко, как учили, присела, чтобы поймать противника на движении вниз, и когда он начал на неё валиться, сильно и точно двинула ему коленом в лоб. Тот охнул и отвалился.

Второй, передёрнув затвор автомата, спрыгнул на пол и, отскочив к двери, сноровисто выпустил в Наташку длинную очередь. Она упала за прилавок на пачки с чипсами и пули защёлкали по стене и витрине, которая разлетелась с грохотом. Наташка притворилась раненой и громко застонала; это был старый хитрый способ дезориентировать и расслабить врага, такие навыки ей привили в клубе единоборств.

Человек с автоматом подошёл поближе, она видела из-под прилавка его сапоги на толстой рифлёной подошве, перегнулся через стойку и буквально лёг грудью на кассу, чтобы увидеть, что там с Наташкой. Она резко взяла его шею в кольцо сгибом правой руки и сильно дёрнула вбок. У того что-то хрустнуло в позвонках, и, захрапев, он тяжело рухнул на пол.