Александр Никишин - Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

— О, Господи, что я наделала! — испугалась Наташка и, схватив сумочку, кинулась к двери. Мысль у неё была проста: пока те трое не очухались, вызвать полицию! И остановилась, поражённая: дверь была закрыта изнутри на засов. Но ведь ни она, ни дед его не отпирали! Засов был не смазан, скрипел так, что слышно даже в подсобке, но Наташка могла поклясться, что никакого скрипа или лязга она не слышала. Кто эти люди в чёрном, что и мысли твои читают, и через закрытую дверь просачиваются? Да ещё и бедного деда куда-то отправили!

Страшно стало Наташке. А вдруг, нечистая сила? Она неумело перекрестилась и распахнула дверь во двор.

Но на улице было ещё страшней.

Когда выяснилоось, что квартира Бугровского взломана, стали искать консьержку первого подъезда бабу Маню. Её Семёнов никак не мог отловить. Бабка, лишившись работы в доме № 48, стала страшно активной. Сегодня она защищала второй фрагмент Химкинского леса, стояла в цепи перед бульдозерами и дралась с милицией. Завтра шла защищать 31-ю статью Конституции на Триумфальную площадь, где дралась с омоновцами. Послезавтра митинговала против строительства питерской «кукурузины», собирая подписи под обращением к Президенту РФ об увольнении Кабинета министров, а послепослезавтра на Болотной площади требовала выборов мэров и губернаторов. Такая вот бойкая старушенция. Когда Семёнов представился следователем прокуратуры, бабка громко потребовала ответить: за участие в каком митинге — первом, втором, третьем или четвёртом, привлекают её, старую коммунистку?

Узнав, что речь пойдёт о ночном госте, успокоилась. Да, человека с фурункулом она узнала. Что она знает об этом человеке? Да кое-что знает. Хороший, милый, обходительный. Москву знает хорошо, практически все её районы. Зимой, к примеру, работал на Нарвской улице и на Коптевском бульваре. Этот район он назвал «чернозём». Говорил, что там всё было запущено донельзя.

— В каком смысле? — удивился Бубукин, который сам жил в этом районе.

В том, пояснила старушка-активистка, что, по словам субъекта, зафиксированного камерой наблюдения первого подъезда, там никто никому не нужен, не интересен и безразличен, хоть ты голышом гуляй. Опять же, со слов того человека, живут там очень бедно. Дома, говорит, обшарпаны, машины во дворах всё больше старые, битые и тоже обшарпанные, охраны в подъездах вообще никакой, двери слабые, без замков, входи — не хочу. Народ, рассказывал он бабке, тут всё больше пенсионеры, бывшие работяги, оттрубившие от звонка до звонка, двери в квартиры у них разве что не нараспашку. А что прятать. Если ничего не нажили?

Чирика, а это был он, ясное дело, так и подмывало написать и повесить объявление: «Граждане, остерегайтесь воров, ставьте нормальные замки!». Нет, но полный ведь пофигизм, люди не живут, а доживают, так, что ли?

Не то, что на Юго-Западе, говорил Чирик бабке. Там всё больше мусульмане, целыми кварталами, у подъездов бабушки играют с внучками, на каждого внимания обращают: вы куда, уважаемый? Ну, тут полный порядок! Тишина, покой, исламские патрули с зелёными повязочками на каждом шагу, мечети, минареты, тут же тебе шариатский суд, если что не так. На белого человека смотрят с опаской, если голова бритая, сразу вызывают милицию, вдруг ты из запрещенной партии «Очистим Москву от копоти!». У всех железные двери, видеонаблюдение на каждом этаже, народ тут живет богатый, состоятельный — московские рыночные торговцы, работники компаний по уборке города, таксисты, владельцы бань и прачечных. Зато не плюнешь на улице, не ругнёшься по матри, не кинешь бутылку. Побьют тут же! Чирик в этом работал на фургончике «Халяльная еда. Заказ по телефону» и на куртке у него на всю спину такая надпись; он тут был вхож во все дома.

Потом Чирик нашёл работу в районе бульваров. Петровский, Сретенский, Страстной монастыри. Вот там — богач на богаче! «Лендроверы», «порше», «бьюики», «феррари». Все с охраной, мигалками, кортежи взад-вперед. Налог за проживание внутри Садового кольца такой, что, как говорится, за гранью добра и зла, простой люд отсюда как ветром сдуло уже на следующий день после принятия в Государственной думе Закона об охране исторического центра Москвы. Движение автомобилей здесь сразу запретили, везде понавтыкали гаишных постов и пропускают только тех, у кого прописка внутри Садового.

Те, кто сюда переселились, быстро превратили центр Москвы в Рублёвку-2. Без десяти тысяч долларов в кармане в местные магазины и рестораны не суйся. На въездах внутрь Садового такой фэйс-контроль, что мама дорогая! Понаставило тут шлагбаумов новое русское дворянство, будок со сторожами, не пройти, не проехать! Замки в подъездах как в госбанке, двери пушкой не прошибёшь, не просто железные, а из какой-то сверхпрочной легированной стали, что идёт на нужды космоса, в несколько слоёв, даже автогеном не возьмёшь. Ну и ражие охранники на каждом метре, злобные и грубые, как церберы: «Куда прёшь? К кому, скотина? За каким чёртом? Кто такой, быстро документы!».

— Он мне говорит: ты, бабушка, прикинь, какой народ стал, — рассказывает консьержка Семёнову. — Сунулся к двери на бульваре, пиццу привёз по заказу, как человек. А дверь как заорёт злобным голосом: «Тебе чё, козёл? А ну, вали, пока цел!». Я тебе, тварь безмозглая, извините за выражение, это уже я говорю, яйца оторву, и жевать заставлю! Он мне: бабушка, куда мы катимся, скажи мне, милая? Это ж какие бараньи мозги, чтобы такое вот записать на магнитофон? Это он меня спрашивает.

— Значит, говорите, любознательный был товарищ? — задаёт Семёнов вопрос бабке.

— Ну да, всем буквально интересовался. С ним интересно. Кто как в подъезде живет, с кем, куда ездит, где дачи и как плотит за дежурство. Хороший вьюнош, мне понравился. Он же этим был, водолазом.

— Водолазом?

— Или нет. Не, не водолазом. Водовозом? Не. Ну кто в подводной лодке?

— Подводником?

— Во-во. Он прямо и рассказывал, как подо льдом плавают и пробивают его крышей. Страшное дело! Чай с ним пили.

Бубукин и Семёнов переглянулись и спросили в один голос:

— Из какой посуды?

— Как из какой? Из чашек, из какой же ещё? Другой у меня нет.

— А чашки-то эти где? — спросил Бубукин, волнуясь.

— Как где? У меня в скворечне. В смысле, в комнатке моей, у входа. Я там всё оставила.

— А после него никто из них не пил чай? — задал вопрос Семёнов, внутренне напрягаясь: а вдруг?

Бабка пожала плечами: все ж, говорит, уснули и спали аж до вечера следующего дня. И она спала. Когда прощались, спросила Семёнова: когда можно будет вернуться в дом? Семёнов ответил честно: боюсь, не скоро. Врать не хочу, но не скоро. А вечером Бубукин смотался на машине в Останкино, нашёл в первом подъезде бабкину комнатку, запертую на замок, взломал его аккуратно и снял отпечатки пальцев со всех трех кружек, которые там нашёл. По скайпу связался с криминальным отделом, сообщив, что отсканировал отпечатки пальцев с кружек и послал их в архив Криминального отдела по емэйлу, и что ждет срочно ответ. Пока курил, ответ и пришёл: отпечатки пальцев, обнаруженные на всех трёх кружках, принадлежат гражданке Марии Ивановне Захаровой, ни по каким делам не проходившей. Но на кружке с изображением города Риги обнаружены и другие отпечатки пальцев. При проведении экспертизы выяснилось, что эти отпечатки пальцев совпадают с отпечатками пальцев, найденными на взломанном замке квартиры № 96 дома № 48 по улице Академика Королёва.