Василий Вялый - Пейзаж с видом на кладбище

– Вася, они тебя когда-нибудь рогами заколют, – похохатывал скульптор Калошин. – Было б из-за чего страдать…

– Да, – скорбно кивая, соглашался с ним Вась–Вась. – Женщины существа, в общем-то, бесполезные, но на ощупь приятные.

– Ну смотри, Василич, дело твое, – ваятель хлопал музыканта по плечу. – Зато я тебе монумент бесплатно изваяю; как герою, отдавшему жизнь на любовном фронте.

Дирижер духового оркестра качал головой, при этом высовывая на максимальную длину свой язык, что означало крайнюю степень изумления. Эту странную привычку, – в шутку, конечно, – у него пытались перенять многие, но так органично передать смысл гримасы никому, разумеется, не удавалось.

Кадочников, как и подобает истинному самцу, был худощав, широк в кости и необычайно подвижен. Постоянно ниспадающий на глаза русый чуб Вась-Вась залихватским движением головы скидывал на лысеющий крупный череп. Карманы музыканта всегда рельефно оттопыривались мятными таблетками, карамельками, упаковками презервативов и клочками нотной бумаги. Василий Васильевич Кадочников, кроме упомянутых достоинств, еще и музыку писал. В такие моменты одержимость высоким искусством не оставляла в нем места для других, более приземленных чувств: пару дней он принципиально не смотрел на женщин. Как правило, сочиненные произведения являлись миру в форме вальсов и маршей, ибо маэстро не считал целесообразным выходить за близкие ему жанровые рамки. Главная тема созданных музыкальных полотен казалась подозрительно знакомой, и когда слушатели мягко намекали композитору о, конечно же, случайном совпадении, Вась-Вась приходил в ярость.

– Десятки художников писали сюжет картины «Святое семейство», но никому не приходило в голову упрекнуть их в плагиате. – Он возвращался к более современному своему детищу. – А интонация, а тембр звучания, а ритм? Тоже похожи?! – дирижер духового оркестра являл присутствующим свой язык и неистово мотал головой. В глубокие дебаты с Василием Васильевичем никто не вступал, ибо в моменты наивысшего эмоционального напряжения служитель муз мог влепить оппоненту звучную оплеуху, а то и использовать подвернувшийся под руку какой-либо предмет. Альт, например.

Кадочников зашел в помещение и, поздоровавшись с нами, устало присел на табуретку.

– Тяжелый день, Василич? – поинтересовался Калошин.

Музыкант лишь махнул рукой и угрюмо взглянул на бутылку – он на дух не переносил спиртные напитки.

– Отчебучили мои виртуозы сегодня номер, – Василий Васильевич горестно вздохнул.

– Что, польку при погребении сыграли? – шутя, спросил я, еще не подозревая, насколько близок к истине.

– Почти, – музыкант свирепо дернул головой, убрав с глаз челку. – Семь-сорок, паршивцы, сбацали…

– Та иди ты … Еврея что ли отправляли в последний путь? – оживился скульптор. – Расскажи, Вася?

– Хоронили сегодня какого-то коммерсанта по фамилии Розенберг. Всё происходило вроде бы прилично, только тромбонист Эдик слегка фальшивил: видимо, был подшофе. Тем не менее, отыграли чин по чину, вроде всё нормально. Сели в автобус и поехали, как водится, на поминки. Ну, и … – Вась-Вась, глянув в окно, вдруг реанимировал свой гнев. – А вот он, мерзавец, и сам идет!

– Здравствуйте, могильщики, – радостно поприветствовал присутствующих Эдик, но, увидев руководителя, несколько стушевался. – Василь Василич, ну выслушай ты меня … – вещая о своей невиновности, он кулаком постучал себя в грудь. Назвать речь тромбониста членораздельной можно было лишь с большой натяжкой.

Трудовую деятельность после службы в армии Эдик начал на фабрике по производству детских игрушек простым разнорабочим – подносил деревянные заготовки матрешек к токарному станку. Невообразимый грохот и никогда не оседающая пыль в цехах вскоре значительно укротили его трудовой энтузиазм, и демобилизованный хотел уж уйти с предприятия. Но как раз в это время Кадочников набирал состав духового оркестра. Эдик решил проверить свои музыкальные способности и остался в творческом коллективе. Подошел, ибо таланта особого от претендентов не требовалось. Стоит отметить, что тогда Эдуард различал лишь две ноты: до и после.

Платили музыкантам мало; да, собственно, и работы было немного: ежедневные репетиции по два-три часа, игра на демонстрациях, торжественных собраниях и субботниках. Через пару недель Василий Васильевич полностью сформировал состав – девять человек. Правда, ноты знали только трое, они же и несли основную музыкальную нагрузку. Руководитель на саксофоне вел основную тему мелодии, а эта троица не совсем умело подыгрывала. Остальные виртуозы лишь подносили инструменты к губам, являясь только статистами ансамбля. Зарплату коллективу выделяли на девять человек, но фактически ее получали четверо. Имитаторам Вась-Вась выделял по пятьдесят рублей за проведенное мероприятие, однако не оставлял надежды научить их играть. На каком-то торжественном собрании Эдик впервые познал крутой нрав дирижера. Получив огромную трубу под интригующим названием геликон, новоиспеченный музыкант поднес ее мундштук к губам и просидел до перерыва, не издав – как и наставлял Кадочников – ни звука. Скучное, надо признать, занятие для вчерашнего воина.

Пятнадцатиминутный отдых виртуозы использовали весьма плодотворно: скрывшись от руководителя за углом дома, они «приговорили» две бутылки красного портвейна «Кавказ» и вовремя вернулись в зал заседаний. Взяв инструмент в руки, Эдик тут же ощутил свою эстетическую значимость и необыкновенный прилив вдохновения. Он, стараясь попадать в такт, отчаянно дул во вверенную ему трубу, не обращая внимания на свирепые взгляды дирижера и пинки коллег по оркестру. Когда же хохот в зале стал заглушать исполняемый музыкантами гимн Советского Союза, Эдик получил существенный удар по голове футляром от саксофона. Нетрудно догадаться, что это была карающая десница Василия Васильевича. С тех пор молодой музыкант стал более тщательно относиться к своим обязанностям, а вскоре и сам освоил азы исполнительского мастерства. Через полгода Эдик уже знал ноты и Кадочников доверил ему тромбон. Существенным дополнением к зарплате музыкантов были приглашения духового оркестра на похороны. Фабрика находилось рядом с кладбищем, и вскоре группа «Земля и люди» из-за частых «выступлений» стала невероятно популярна в городе. Едва ли не ежедневно, а то и по нескольку раз в день творческий коллектив исполнял на похоронах траурный марш Шопена.

– Расскажи-ка людям, как вы меня опозорили, – Василий Васильевич злобно осмотрелся по сторонам, но ни один предмет для наказания не годился. Эдик благоразумно переместился к двери.