Василий Вялый - Хорошо драться по субботам

© Василий Вялый, 2021

ISBN 978-5-0055-1225-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Начала, заложенные в детстве человека,

похожи на вырезанные на коре молодого

дерева буквы, растущие вместе с ним,

составляющие неотъемлемую часть его.

В. Гюго

Я брожу по берегу заросшего камышом озера. Что-то ласковое, теплое, но давно забытое всплывает со дна моей памяти. Сколько лет прошло с тех пор? Пятнадцать? Двадцать? А может, больше? Агрессивный стандарт многоэтажек теснит остроту воспоминаний. Удивительная штука – память. То, что мы помним, иной раз становится столь же зыбким, как и то, что мы забываем. Иногда ветхая память усердствует, восстанавливая мгновения самой счастливой поры – юности. Я бережно храню каждый отдельный эпизод, перекладывая его с места на место, то роняя, то вновь подбирая.

Шурша столбиками засохшей ромашки, ко мне подошел чумазый мальчишка лет тринадцати. Блеснул пугливо-любопытным птичьим взглядом.

– Дяденька, что ты здесь ищешь?

– Позавчерашний день, – усмехнулся я.

– Зачем?

Я ему не ответил. Было совершенно ясно, что невидимая нить жизни, связывающая меня с прошлым, может порваться, если ее дать подержать – пусть ненадолго – кому-то другому.

Я достал из кармана пачку ментолового Dunhill. Щелкнул зажигалкой. Сухой, вечерний воздух разбавился ароматным дымом.

Солнце палило нещадно. Над рекой колыхалось марево, словно тонкий бесцветный тюль у открытого окна. Неповторимый запах болотных испарений неотступно висел над нами. Мы – это пятеро друзей, идущих купаться на родниковое холодное озеро. Путь наш пролегал через обмелевшую, заросшую камышом речку. Засохшая грязь взялась коркой и приятно покалывала босые ноги. Шли мы очень осторожно, боясь наступить на одну из многочисленных ос, занятых поиском живительной влаги. Своими босыми ногами мы ощущали благосклонность тёплой земли к столь безалаберным и праздным недорослям. В зарослях камыша резко кричали болотные птицы. Полдень. Но нам не было жарко: когда человек молод и здоров, он не ощущает такой мелочи. Школьный год остался позади, впереди – три месяца летних каникул, и этот, ничем не заполненный, период времени делал нас бесконечно свободными и счастливыми. Цвели вересковые поляны, в звонком серо-голубом небе кружили стаи ласточек. Время от времени они опускались и стремительным росчерком проносились над протоками, заросшими осокой и кувшинками.

Свобода и юность. Ценили ли мы их? Да, ценили. Тело мое было стройным и гибким, мышцы упругими и крепкими. Я не задавал себе сложных вопросов. Не потому, что мне были не интересны ответы, а потому, что это не приходило мне в голову. Каждой клеточкой своего тела я впитывал радость бытия и чувствовал теплое дыхание жизни. Иногда казалось, будто она подходила ко мне вплотную, вытесняя посторонние ощущения. Интуитивно, не задумываясь о ее смысле, мы жили, решительно вбирая полной грудью чистый полуденный воздух детства, которое уже кончалось. Детство – время не безоблачное, в нем тоже хватало своих бед и трагедий. Прощались мы с ним легко и без сожаления.

Впереди, чуть наклонив голову, щуря от солнца свои косые глаза, шел Сергей Червонный, самый старший из нас и самый сильный. Звали мы его Червонец, и он охотно откликался на это прозвище. Каждый из нашей компании время от времени поглядывал на него с почтительным восторгом. Он уже несколько лет занимался легкой атлетикой, и крепкое тело Червонца, отливающее бронзой, являлось предметом искреннего восхищения и не менее искренней зависти. Его совершенно справедливые определения уличного этикета вполне резонно вызывали гнев родителей. Ну, во-первых, нельзя было хорошо учиться. Считалось, если ты не соблюдаешь это правило, значит, ты зубрилка и подлиза, что, в общем-то, довольно гнусно. Правда, избежать этого греха можно достаточно легко: не учить уроки и прогуливать занятия – бартижать. Во-вторых, послушание и вежливость к родителям, а уж тем более, к посторонним взрослым, являлись и вовсе едва ли не смертельным грехом.

Эти условия с успехом выполнялись всеми, пожалуй, только за исключением меня. Мне прощались и относительно хорошая учеба, и умеренное послушание, и не хамское обращение со старшими, потому что я компенсировал свою «слабость» в этом отношении другим, не менее важным пунктом нашего кодекса – я умел хорошо драться. Два года занятий боксом не прошли даром. Побывали мы в этой секции все, но по-разному сложились наши спортивные карьеры. Первым туда попал Юрка – худой, жилистый парень, очень рано оставшийся сиротой. Жил он со своей теткой, ворчливой женщиной, которой до него не было никакого дела. Их дом был разделен на две части, и на его половине она никогда не показывалась. Предоставленный самому себе, Юрка с утра попадал в распахнутые объятия улицы и четко усвоил ее основное правило: не хочешь быть битым, будь сильным. Мы могли укрыться за спинами родителей, братьев. У Юрки же такой возможности не было, и инстинкт самосохранения погнал его в секцию бокса. Из него получился хороший боксер. Юрка был обманчиво хрупкого телосложения со страшной напряженностью сжатой пружины. Перед поединком его остроносое лицо подергивалось от какого-то жадного нетерпения, как у маленького шустрого зверька. Настырный, физически сильный, сухощавый, с длинными руками, он словно был создан для единоборств. В общем, бравый юноша: лишь бы кулаками помахать – вот и все видимые его достоинства.

Занимающихся боксом можно условно разделить на несколько категорий. Первая, пожалуй, самая многочисленная, довольно-таки скоро получив изрядную долю зуботычин, делает вывод, что человеческая голова предназначена вовсе не для того, чтобы по ней время от времени настукивали кулаками. Таким был Колька, прозванный нами за некую схожесть с болотной птицей, Чомгой. Он был из неполной армянской семьи. Его отец – жгучий, по словам местных женщин, красавец Вазген несколько лет назад уехал к родственникам в Ереван и до сих пор не вернулся. На письма глава семейства не отвечал, но алименты на сына высылал регулярно. Мать Николая тетя Марина – русская. «Родня заставила Вазгена жениться в Ереване на армянке», – говорили ей вослед местные кумушки. Нытик, хлюпик, вечно жующий толстяк-армянчонок, отовсюду гонимый, в конце концов прилип к нам и терпел буквально все – беспрекословное исполнение мелких поручений, насмешки, незлобные подзатыльники. Говорил Чомга всегда плаксиво-тихим, даже заискивающим голосом. Вздрагивал от резкого окрика или сигнала автомобиля. В общем, являлся для всех чем-то вроде огородного пугала. Зато он был теперь членом нашего клана. Любой обидчик жестоко бы поплатился за малейшую неприятность, нанесенную Чомге.