Василий Вялый - Хорошо драться по субботам

– Что с тобой? – спрашивала его женщина, у которой он находился в данный момент.

Вазген поднимал гневно сверкающие глаза и отвечал:

– Слюший, отстань, да… Зуб нэмножко болит, нэ видишь?

Через несколько лет таких метаний Вазген понял, что подобные страдания угнетают его душу, разрушают и без того ослабшее на тяжелых работах тело. Хотя с ролью двоеженца он, похоже, смирился, а регулярная смена женщин ему даже нравилась. Привыкли к многомесячным отсутствиям мужа и его жены.

И всё же постоянные переезды не могли не сказаться на характере как самого Вазгена, так и тети Марины. Не меньший след они оставили в неокрепшей душе Коли. Своего отца он практически не видел, но отчетливо запомнил печальное лицо матери с застывшей на нем обидой. Обидой на свою судьбу, давшую ей незаконного мужа с временной неопределенной работой и такой же перспективой на дальнейшую совместную жизнь.

В сыне тетя Марина души не чаяла и оберегала его как могла. Сызмальства Коля жил под тщательной и тотальной опекой матери. Она кормила его с ложечки, спать укладывала – когда Вазген был в отъезде – к себе под бок, на улицу одного не выпускала. Мальчик рос изнеженным, избалованным и, как следствие, капризным. Его темпераментного, решительного отца коробило отсутствие даже намеков на мужественность, смелость в характере сына и он всячески пытался влиять на отпрыска. Порой, физически. Тетя Марина, как могла, противилась педагогическому вмешательству сожителя в развитие ребенка. Собственно, эпизодический, эмоциональный напор Вазгена лишь усугублял положение – сын стал бояться агрессивного родителя, а внешность Коленьки всё отчетливее принимала не по-мальчишески рыхлые, женоподобные черты.

Очередной вояж на родину «к старенький папа-мама» тетя Марина восприняла относительно спокойно.

– Когда вернешься? – спросила она, укладывая дорожную сумку, и заглянула в потускневшие глаза Вазгена.

– Зачем спрашиваль? – буркнул сожитель. – На стариков хотель глянуть, дэнги нэмножко дам… И сразу назад.

Но по прошествии обычных трех-четырех месяцев отсутствия Вазген не вернулся. Не появился он и через полгода. Готовая к внезапным исчезновениям и столь же неожиданным возвращениям своего вахтового спутника, тетя Марина еще надеялась, что в один из поздних вечеров он, как обычно, громко постучит в дверь. Но, как оказалось, тщетно – красавца Вазгена в этих краях больше никто не видел. Так как деньги от блудного отца приходили достаточно регулярно, можно было предположить, что с Вазгеном всё в относительном порядке. Очевидно, зов предков оказался самым сильным его инстинктом.

В этом же году Николай пошел в первый класс.

В такой же степени, как печалилась из-за разлуки с Вазгеном тетя Марина, радовался его отсутствию их отпрыск. Что греха таить: за малейшую провинность тяжелая ладонь гастарбайтера частенько припечатывалась к филейному месту сына. Порой поднималась и повыше, отвешивая увесистые, звонкие затрещины. Хотя нельзя было сказать, что Вазген свое чадо не любил, но сказывался крутой характер армянского мужчины – всё должно быть именно так, как он сказал, но никак не иначе.

Оставшись вдвоем с матерью, Николай, наконец, почувствовал свободу. Родительница, конечно, иногда упрекала Коленьку за неприготовленные вовремя уроки, за беспорядок в его комнате, за постоянное «кусочничание» между завтраком-обедом-ужином. Но это добродушное ворчание не шло ни в никакое сравнение с педагогическими приемами отца. Кстати, повышенный аппетит сына внушал некое опасение тете Марине, но она и предположить не могла, что это лишь один из компонентов его гормонального сбоя. Как он произошел и каковы его причины, внятно объяснить, пожалуй, никто не мог: ни родители мальчика, ни врачи, ни даже прозорливая и всезнающая бабка Дарья. Всё твердила одно и то же: «Пропадет, малец». Пыталась, правда, помочь, но ничего у знахарки на сей раз не вышло. Шли месяцы, годы, а Коля никак не взрослел, хотя его ровесники уже говорили басом, засматривались на девочек и внизу живота у вчерашних мальчишек появился темный пушок.

Прояснить ситуацию, – впрочем, это были уже последствия, – мог лишь сам Николай. Как-то на антресолях он обнаружил оставшийся от отца видеоприставку с десятком-полтора дисков. Вазген, совершенствуя сексуальное мастерство, на сон грядущий любил смотреть порнофильмы. Изучив инструкцию, чадо освоило правила пользования бытовой техникой, и взору недоросля предстали вакханальные картины развратной любви. Буквально через несколько минут просмотра, неокрепшая, но уже адекватно реагирующая его плоть возбудилась, и Коля стал мастурбировать. Всё бы ничего, коли время пришло, но юноша представлял себя изнывающей от страсти девушкой, похотливо постанывающей на экране. Занятие Коленьке очень понравилось и не проходило дня, чтобы он не предавался сладострастной манипуляции. При этом он воображал себя кем-нибудь другим, и персонажи его вымыслов каждый раз менялись, но непременным оставалось одно условие – все они были женщинами.

Соседом Николая был Сергей Червонный. Несмотря на то, что их дворы разделял лишь низенький забор, дружбы между мальчишками не получилось. Атлетично сложенный Червонец игнорировал и даже презирал соседа-хлюпика. Причин для этого было две, и обе являлись невероятно важными. Во-первых, не пристало спортсмену-разряднику водиться с вечно жующим маменькиным сыночком. Вторую причину Сергей едва ли мог внятно объяснить. Если бы это, конечно, потребовалось. Дело в том, что отцом Николая стал временный сожитель тети Марины, заезжий нелегал армян Вазген, что в этих краях, мягко говоря, не приветствовалось. Хотя ничем, кроме доброжелательности, трезвости и трудолюбия «хачик» себя не успел проявить. Тем не менее, отпрыск гастарбайтера не являл собой никакого интереса для Червонца и его компании.

Однако вскоре случилось происшествие, кардинально изменившее судьбу нескладного армянчонка. В один из жарких летних дней тетя Марина послала Коленьку в булочную за хлебом. Близлежащий магазин оказался закрыт на перерыв и Николай отправился в универсам, который находился в нескольких кварталах от дома. Чтобы сократить путь, Коля решил пойти через скверик. Возле фонтана немногочисленную публику развлекал блаженный Боря – местная достопримечательность. Закатив брюки до колен и сняв рубашку, юродивый, словно ребенок, плескался в спасительных, холодных струях воды. На улице стоял август, и люди томились от жары. Время от времени Боря набирал полные пригоршни воды и швырял ее в окруживших фонтан зевак. Публика – в основном подростки – визжала, но не расходилась: и интересно, и приятно.