Василий Вялый - Пейзаж с видом на кладбище

Тихо стало в келье. Лишь оранжевый огонек потрескивал на кончике свечи, отбрасывая на стены беспокойные тени. Долго молчала старица. Наконец заговорила:

– Видно, так Богу угодно, – она перекрестилась на иконы. – Запомни главное, сестра Варвара: можно и вне монастыря быть монахинею, но и в обители можно стать мирянкою, а то, не приведи Господь, и грешницей. Если ты в Духе Святом, благословенна будешь – хоть сейчас на страшный суд Христов, ибо в чём застанет, в том и судить будет. Если же нет, то надобно разбираться, отчего Господь оставил тебя. Или ты оставила Его, – голос инокини Марфы становился всё тверже.

– Да, грешна я – не могла за все эти годы убрать человека из сердца своего, – Оксана опустилась на колени.

– Христос спасает тех, кто осознал свою греховность, – старица прикоснулась ладонью к голове женщины. – Отчего ж на исповеди раньше об этом не говорила? Тайна в душе послушницы – знак смерти духовной, и никогда тебе не стать инокиней, – вздохнула она. – Хорошо, хоть открылась…

Посидели молча. На монастырском дворе прокукарекал петух. На востоке начало сереть небо; мерцая, гасли последние пурпурные звезды. Тягучий ночной туман растекался по верхушкам сосен.

– Сейчас к заутрене начнут звонить, – сестра Марфа отвернулась от окна. – У батюшки Георгия совета просила?

– Просила, – кивнула Оксана. – В мир послал…

– Я ж и говорю, что на всё воля Божья, – старица перекрестила бывшую келейницу. – Войди в себя и пребывай в сердце своем, ибо там Бог. На что призвана, то и исполняй. Всегда помни, что над голубым сводом есть еще Небо. Ангела Хранителя тебе, сестра… – запнулась она. – Какое мирское имя носила?

– Оксана, – улыбнулась женщина.

– Пойдем на службу, Оксана. А затем иди с Богом… – инокиня Марфа закрыла окно. – Матушке Степаниде я сама всё расскажу.

В ту самую минуту язык колокола тронул потемневшую медь, и первые бархатно-маслянистые звуки поплыли над уже проснувшейся обителью.

После заутрени Оксана покинула монастырь.

Квазиморда, раздвигая толстой палкой заросли бузины, бесшумно передвигался по тропинке. Ежевечерне, когда солнце опускалось за горизонт, а на небе высыпали малиновые звезды, он совершал традиционный обход кладбища. Если к этой поре на погосте ничего не случалось, то можно было быть спокойным – пьяницы, наркоманы, распутники уже разбредались по домам. Сторож, не опуская головы, обходил выступы могильных плит, перешагивал утвердившиеся на дорожке корни деревьев, привычно переступал через низенькие ограждения. Вверенный ему объект Квазиморда изучил не хуже своей каморки, в которой теперь жил. Сколько лет он находился на кладбище? Пятнадцать, двадцать? Горбун уже давно перестал считать дни, месцы, годы своего пребывания на погосте. После того, как шайку бродяг разогнала милиция, Славка некоторое время прятался в землянке. Чинил могильные оградки, столики, рвал траву на захоронениях. Однако вскоре городские власти постановили расширить пантеон и привести его территорию в порядок. Централизованно заработал ритуальный сервис. Инженер Копылов набрал в штат необходимых специалистов: могильщиков, скульптора, гробовщиков, музыкантов. Когда встал вопрос о стороже, кто-то ему порекомендовал взять на эту должность горбуна, который уже несколько лет нелегально живет на кладбище, следя за порядком на могилках и отпугивая искателей ночных приключений. Идея инженеру понравилась. Так Вячеслав получил официальный статус сторожа, каморку под жильё и соответствующее его облику прозвище – Квазиморда.

– Немного не повезло парню с осанкой, – беззлобно заметил скульптор Калошин, впервые увидев горбуна.

Славка обзавелся не только служебным жильем и небольшой зарплатой в конверте, но и ощущением некоторой свободы. Теперь ему не нужно было прятаться от патрульной милицейской машины, которая иногда заезжала на кладбище, медленно двигаясь по его главной аллее. Но Славка по-прежнему старался избегать общения не только с правоохранительными органами, но и с обыкновенными людьми, от которых не ждал ничего хорошего. Едва ли кто из посетителей и работников погоста искали общения с Квазимордой.

Однажды, поздним летним вечером, всё было как обычно. Сторож достал из обшарпанного холодильника пакет молока, отрезал ломоть хлеба и, не спеша, поужинал. Вышел из каморки и, оглядевшись по сторонам, закурил «примку». Жара, наконец, спала. Небеса неохотно изливали столь долгожданную прохладу. Неподалеку, укрывшись в темных кронах деревьев, ухал филин. Кто-то зашуршал в кустах. «Собака или кошка», – подумал Кавазиморда. Он давно привык к подобным шорохам и не испытывал никакого страха на, давно уже ставшей родной, территории. Однако было на кладбище место – недалеко от цыганского склепа – куда он избегал ходить не только ночью, но и днем. Это была могила, где они с дядей Сашей закопали тело Гунявого. Но сегодня, помимо его воли, ноги сами вели горбуна именно туда. Молодой месяц давал ничтожно мало света, и сторож на ощупь, изредка трогая рукой оградки и стволы деревьев, продвигался по тропинке. Из серой мглы темным пятном показался склеп. Вдруг рядом хрустнула сухая ветка. Послышались голоса. Квазиморда отошел за куст жасмина и, осторожно раздвинув его упругие ветки, вгляделся в полумрак. Возле замшелого кирпичного мавзолея сидели трое. Вернее, сидели двое парней, а находившаяся между ними женщина полулежала, неудобно облокотившись спиной о стену склепа.

– Ты пойми, дура, – один силуэт мужской фигуры наклонился к женскому, – сделаешь по быстрому весь набор, хе-хе, веселых услуг и вали домой.

– Санёк, чё ты с ней базаришь? – вторая тень дернулась и, судя по вскрику, жертва получила удар в лицо.

Квазиморда всё понял: такие происшествия были на кладбище не в диковину. Один или несколько подонков высматривали задержавшуюся на погосте посетительницу и, угрожая ей ножом, тащили в кусты. Горбун не раз спасал несчастных женщин от насилия: завидев в полумраке коренастое, коротконогое существо с увесистой дубинкой в руках, извращенцы, порой без одежды, бросались наутек. Как правило, жертва следовала примеру своих мучителей. Правда, убегала в противоположную сторону.

Между тем, послышался треск рвущейся материи: один из насильников сорвал с женщины платье.

– Прошу вас, не надо! – запричитала она. – Я сделаю всё сама…

– Теперь, конечно, сделаешь, – усмехнувшись, сказал другой и повалил женщину на траву.

Квазиморда издал протяжный утробный звук и, размахивая над головой посохом, шагнул к склепу.

– Ё мое! – взвизгнул один из мужчин, инстинктивно прижимаясь к земле. – Что это?!

Через пару секунд оба насильника, шурша кустами, растворились в темноте погоста, и стремительно удаляющийся топот ног становился всё тише. Квазиморда усмехнулся. Теперь едва ли эти мужики решатся на повторное ночное приключение. Горбун подошел к женщине. Она сжалась в комок, пытаясь прикрыться руками.