Лана Туулли - Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

- Омлет? На сале? – облизнулся монах.

- Не отвлекайся, брат! В тебя сейчас полетит десяток заклинаний!

- Что ж делать? Что ж делать? – запаниковал служитель Ордена Ивовой Ветви.

- Спрячься!

Брат Прю заметался, попробовал вылезть на улицу – не получилось поднять на подоконник ногу; сделал попытку залезть под кровать – увы, не поместился, к тому же место уже было занято женой ткача. Женщина подумала о монахе очень плохо и завизжала на пол-квартала.

Дон Текило выскочил к соседке:

- Сударыня! Готовы ль вы прийти на помощь невинной жертве?

- Насчет львов не знаю, а остальное я сумею, - ответила дамочка, легкими мазками подкрашивая губы. – Невинных не останется…

Иберрец вернулся к окну и позвал монаха.

- Да куда ж ты, ты в комод даже по частям не поместишься… не лезь на чердак, лестница не выдержит и дом развалится!! Давай сюда рясу… Давай рясу, ложись в кровать, а когда волшебница войдет, хватай ее, будто спросонок обознался и за супругу свою принял…

Монах дрожащими руками стянул с себя грубую холстину, кинул участливому советчику, и, трепеща несвежими подштанниками, толстомясой рыбкой нырнул под лоскутное одеяло.

- Сударыня?

Соседка убрала коробочку помады и зеркальце в сумочку на поясе, подбоченилась, показывая дону Текило свою… своё… свои несомненные достоинства; кабальеро отсалютовал ей сжатым кулаком, желая удачи, и вежливо открыл входную дверь.

Скандал получился на славу. Особенно вдохновляло неспешно удаляющегося от места событий вора то, что кроме двух визгливых женских голосов и сбивчивого тенора обвиняемого в тринадцати дюжинах грехов монаха, в «концерте» участвовал неожиданно громкий бас протрезвевшего ткача…

На доне Текило монашеское одеяние смотрелось немного карикатурно – не хватало объема в талии и пониже, - и вызывало смешки и добродушные улыбки со стороны окружающих. Сам иберрец с удовольствием разглядывал костюмы других приглашенных, мимоходом отмечая размеры и расположение драгоценных украшений.

Посмотреть и в самом деле было на что. Один мужчина нарядился винной бочкой – не придумав ничего лучшего, чем поместить себя в натуральную дубовую бочку. Из прорезей торчали руки и ноги, обтянутые розовым, под цвет молодого вина, трико. Судя по угрюмой физиономии «бочки», костюм был не самым удобным, ни сесть в нем, ни лечь, и танцевать приходилось, придерживая партнершу на расстоянии вытянутых рук…

Другой кавалер нарядился рыцарем. Полный комплект доспехов плюс лошадь. «Бочка» завистливо сопел: соперник догадался заменить натуральную лошадку имитацией – деревянная раскрашенная голова и попона, закрепленная вокруг талии на проволочном каркасе. А вот сам «рыцарь» был не рад – мало того, что стальной доспех лязгал и гремел на каждом шагу, так и фальшивая «лошадь» мешалась под ногами. К тому же звенящий бубенцами шут поднырнул под импровизированную юбку и громогласно, на весь зал, объявил, что у кавалера недокомплект конечностей.

Дамочки стыдливо прикрыли улыбки веерами и зашушукались, совещаясь, стоит ли помогать бедняге…

Еще одна жертва модных тенденций парилась в стоге сена, усеивая пол бальной залы колосками из своего торчащего во все стороны одеяния. Дон Текило подошел поближе, стараясь рассмотреть, какие украшения и ценности могут быть спрятаны под валиками из свернутой элегантными золотистыми снопиками соломы. Испытал жестокое разочарование – обнаружился только серп, правда, бронзовый и, судя по резьбе на ручке, жутко старинный. Авантюрист нервно сглотнул, догадавшись, что вещица заточена до бритвенной остроты, попытался представить, какие обряды и как проводили с помощью этого серпа какие-нибудь древние друиды, и решил не рисковать.

Оставив в покое стожкового гостя, дон Текило обратил свое внимание на некую элегантную даму. Утонченная белокурая красавица, на личике которой застыло восхищение собой и презрение к оставшейся части Вселенной, вряд ли старше двадцати трех- двадцати четырех лет изображала бабочку – тело ее, от шеи до середины бедер опутывала шелкая лента, а за спиной трепетали крылья, сделанные из чего-то очень воздушного и блестящего. У кабальеро перехватило дыхание – весь остальной наряд девицы составляли бриллианты. В ушах – по связке, на груди – булыжники, на поясе – прямо-таки вагонетки сокровищ…

- Кто это? – поинтересовался дон Текило, и получил ответ: баронесса Жужу де Флер, любовница короля Антуана.

Сделав заметку поближе познакомиться с госпожой баронессой, дон Текило отправился дальше, любуясь на гостей. Искренне восхитился молоденькой девчушкой, вряд ли старше шестнадцати лет, наряженной деревцем – родители девушки стояли рядом, маменька – с натуральными крестьянскими вилами, и папенька, весь покрытый реалистичными царапинами и очень сердитый.

Дон Текило посмотрел на огромного детину, наряженного в вывернутую мехом наружу буренавскую шубу – добрый молодец изображал оборотня, и делал это крайне непрофессионально и неубедительно. Рядом стоял натуральный буренавец – сухой, поджарый мужчина, с коротко остриженными черными непокорными волосами и неэлегантной щетиной во все щеки, глядел на потуги молодца рычать басом, и посмеивался, скаля чересчур острые для человека зубы. Дон Текило приметил, что пьет буренавец из золотого кубка – и явно не только потому, что хочет продемонстрировать свое богатство.

В отданном на растерзание благородным гостям здании магистрата в одном углу шушукались гномы, с достоинством поглаживающие окладистые бороды. Некоторые важные коротышки пытались неуклюже танцевать со слишком рослыми для них красотками человеческого роду-племени. В другой зале перетаптывались в такт музыке кентавры, размахивая хвостами – дон Текило с пристрастием рассмотрел закрепленные на попонах дорогих гостей блохоловки – опять-таки, как дань моде, каждое вместилище для докучающих кентаврам насекомых было украшено эмалью или изящной гравировкой.

- Аз есмь эльф! – провозгласил какой-то высокий нескладный человек, появившийся в дверях бальной залы.

Присутствующие мгновенно прекратили свои разговоры, повернулись и зааплодировали. Дон Текило тоже посмотрел – украдкой избавляя стоящую рядом матрону от тяжелой броши с жемчугами и топазами, - и не нашел ровно ничего красивого. «Эльф» был ненастоящий – и уши из раскрашенного картона, и лицо бледное, невыразительное и какое-то насквозь кислое, и парчовая одежка смята и скукожена так, как никогда не бывает у остроухого лесного народа. А лук? Просто жалкая деревяшка с обвисшей струной – эльфы скорее отростят себе гномьи бороды, чем соизволят взять в руки подобное убожество, из которого можно стрелять разве что в подыхающих со смеху тараканов.