Исин Нисио - Nekomonogatari(Black)

«Такие уж они твари», – сказал Ошино.

Пока он говорил это, он смотрел на девочку-вампира.

Нежный взгляд, который не убьёт даже насекомое. В нём не было давления.

– Вампир-тян… сейчас только ты знаешь о ней, Арараги-кун.

– …

– Строго говоря, есть ещё я и староста-тян, но всё же сильнее всего на Вампира-тян влияешь ты. Это потому, что сейчас ты единственный источник питания для неё. Влияние самое прямое.

– Хочешь сказать, она такая, потому что я её такой представляю?

Нет.

Может, она и любит «Мистер Донат» потому что я на неё влияю, но то, что она ест как собака…

Если бы я ожидал такого от вампира, меня можно было бы назвать психом. Мне понадобится серьёзное лечение. Сейчас середина ночи, но я должен немедленно записаться на приём.

– Поскольку я не такой человек, как ты или Ханекава, видимо, я и правда вижу её восьмилетней – но кто бы мог подумать…

– Ребёнок не всегда растёт таким, как ожидают родители. Тем не менее, на неё влияют ожидания – как-то так.

– Ожидания… родителя.

Влияние.

Семья.

– Я не намерен просить тебя стать хорошим человеком, но если ты продолжишь дурачиться, то можешь оказать на неё дурное влияние. Вдобавок…

Ошино замолчал.

И не продолжил.

Ошино не продолжил не потому, что беспокоился обо мне. Он был не из тех, кто так показывает беспокойство. Он не сказал это просто потому, что в этом не было необходимости – более того, мне не нужно было этого слышать.

Вдобавок.

Вдобавок к тому, что гордый вампир стал невинным ребёнком – что будет со мной, если я на нее дурно повлияю?

Вот и всё.

Однако кое с чем в словах Ошино я не мог согласиться – хоть он и сказал, что она не обязательно будет соответствовать ожиданиям, как минимум одному из них она соответствовала.

Она не простила меня.

Она не смеялась, она не говорила.

Этот вампир меня не простил.

Точно так же, как я не простил вампира.

– Арараги-кун, судя по тому, что ты запихнул в неё пончики, ты уже исполнил свой донорский долг?

Донорский долг, говоришь.

Я не официант.

– Ещё нет. Ты нечасто ошибаешься. Сначала пончики, потом кровь. Похоже, пончики ей нравятся больше моей крови. Я расстроен.

– Хм. Ну, твоя кровь не такая сладкая. Могу понять.

«Угу», – кивнул себе Ошино.

Что именно он может понять?

– Другой вопрос, Арараги-кун. Я уже поднимал эту тему, но всё ли хорошо со старостой-тян?

– А?

Это было неожиданно.

Он сказал это так, будто как-то узнал, что днём я встречался с Ханекавой. «Видеть меня насквозь – это ещё один признак его профессионализма»,- подумалось мне, но чуть поразмыслив, я понял, что это не так.

Я вспомнил, что Ошино всегда странно беспокоился о Ханекаве.

Периодически он спрашивал меня о ней.

Нет, он не столько беспокоился о девушке, сколько о ее целях.

Вполне логично.

Ошино очень опасался ее… с его точки зрения Ханекава была обузой.

– Эта девушка для всех обуза.

Ошино слегка подправил мою несказанную мысль.

Вот так он видел меня насквозь.

– Конечно, это и тебя касается – визит вампира изрядно исказил состояние местных Кайи. А староста-тян изрядно искажает состояние жителей.

– Если существуют преувеличения, то это как раз одно из них.

– Можно и преувеличить. В случае данной девушки это правда.

«Ну, и как она?» – спросил Ошино.

– Ну… с ней всё хорошо.

– Точно?

Настырный.

Если он столь настойчив, значит, не доверяет моей небрежной реакции (то есть, моему вранью).

А правда в том, что это неправда.

Я врал.

Но это касалось семьи Ханекавы, я подумал, что не стоит об этом рассказывать.

Повязка на левой стороне лица – и то, что было под ней – про это тоже не стоило упоминать.

Потому что я пообещал, что никому не расскажу.

Даже Ошино.

– Хм, понятно. Не можешь рассказать.

Однако он, просто увидев мою задумчивость и попытки решить, стоит врать или нет, понял, в каком я положении.

– Тогда вполне разумно предположить, что с телом девушки что-то случилось, но ты не можешь рассказать. Я обеспокоен.

– Не стоит.

И конечно, мне тоже не стоит об этом беспокоиться.

– Это проблема Ханекавы. Я не могу вмешаться. Даже если что-то случится, она может спасти себя только сама – это единственный для неё путь.

– Ох. Тогда я не полезу в это дело.

Я думал, он намерен продолжить допрашивать меня, но Ошино неожиданно легко отступил.

– Не нужно таким, как я, вмешиваться в твой флирт со старостой.

– Не то чтобы я флиртую с ней.

– Я не могу вмешиваться в твоё юбкозадирательство, или чем там ты ещё занимаешься.

– Откуда ты столько знаешь?

– Тогда пойдём другим путём, – сказал Ошино, игнорируя меня. – Расскажи мне всё, кроме того, что не можешь рассказать. Ты же можешь поведать хоть что-нибудь?

– …

Если он так ставит вопрос, я не смогу отмолчаться.

Я должен молчать о семейных обстоятельствах Ханекавы и о том, что её ударил её же отец – но я не обязан держать в тайне остальное.

Ничего страшного не случится, если я скажу, что сегодня – то есть по календарю уже вчера – я встретился с ней и немного поболтал.

В любом случае, Ошино не отступит.

Во всяком случае, не так просто.

Подумав об этом, я умело – не знаю, насколько, – опустил части, о которых мне нельзя было говорить, и рассказал, что случилось сегодня.

Меня разбудила сестра утром.

Я встретился с Ханекавой.

И наконец – я похоронил сбитого машиной кота.

Я рассказал всё.

– Арараги-кун.

И тогда Ошино Меме вынул сигарету из нагрудного кармана своей гавайской рубашки, вложил её в рот, но не зажёг.

– Не говори мне, что это был бесхвостый серебристый кот, – сказал он.

Он сдерживался всё это время.

Спасибо.

А теперь мы подошли к настоящей проблеме.

Неприятно это признавать, но я в самом деле не считал это важным.

Хотя устраивать похороны для размазанной по дороге, должно быть, сбитой машиной, кошке – вполне обычное дело, если я был с Ханекавой.

Такое случалось много раз.

Также, как она спасла меня на весенних каникулах, Ханекава… похоронила кота.

Очень естественно.

– Арараги-кун, можешь помочь? – спросила она.

Со своей обычной улыбкой, будто забыв о повязке на лице.

Она взяла на руки кошку, чья шерсть, когда-то ярко-белая, теперь окрасилась в цвета крови и грязи.

Как будто она жалела её.

Как будто она лелеяла её.

Она держала её в своих руках.

Многие любят кошек – даже я не могу сказать, что они мне не нравятся – однако не думаю, что многие смогли бы обнять труп, даже если бы его не раздавили.

Так я подумал.

И моё сердце снова расшумелось.

Как будто хотело что-то сказать.

Но так и не смогло ничего произнести.