Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха

Надеюсь, все трое женихов как-то выплыли, хотя за гружённого доспехами эстляндца не руча­юсь. О гражданине Бессмертном тоже можно было не беспокоиться, он у нас непотопляемый, как цве­ток в проруби. Жаль, конечно, что не удалось арес­товать, но... Как говорится, не в первый раз и не в последний. Мы упорные, мы его поймаем...

- Давайте-ка в отделение.

...Назад добрались за полночь. Рухнули все и сразу. Митя, как только пересёк порог, так что нам с бабкой пришлось через него перешагивать. Моя домохозяйка ушла в свою комнатку, словно со­мнамбула, даже не пожелав мне спокойной ночи. Я лично до своей кровати дошёл, даже, по-моему, разделся.

Ну, очень надеюсь, что это я сам разделся, а не домовому пришлось с меня штаны стягивать, пото­му что, честно говоря, мало чего помню, проснулся уже поздним утром от чьего-то надсадного храпа в ухо. Вот ей-богу, чем меня только не будили, но чтоб храпеть в ухо...

- Чей-то, а? - Я попытался сфокусировать зрение и одновременно овладеть языком.

Увы, как-то не очень получилось. Ну, по край­ней мере, не с первого раза. А когда осознал, что мне в левый глаз смотрит что-то круглое, с крас­ным, чем-то пухлым набекрень и, главное, очень острым клювом...

- А-а-а-а-а-а!!! - взвыл я, спасаясь под одеяло.

- Ху-хареху-ху-у-у!!!

Но в ту же секунду, исполнившись праведной ярости, я храбро завладел подушкой, обрушивая её на коварного врага. Петух, не ожидавший такой резвости с моей стороны, был одним широким ма­хом сметён за окно и вышвырнут во двор головой вниз. Я с трудом сдержал рвущийся наружу побед­ный вопль вождя ирокезов...

- Который час? - крайне вежливо, даже неж­но спросил я, перегнувшись через подоконник.

Петух поднял на меня заплывший левый глаз, помотал головой и мстительно показал язык. На большее он уже не был способен, потому что, к при­меру, приложись так я спиной об забор, у меня бы вообще позвоночник накрылся. А пернатый буди­льник только ухнулся носом в лопухи и лежал там, строя планы, вплоть до завтрашнего утра.

Я на миг приложил подушку к губам, по-ков­бойски изображая сдувание порохового дыма со ствола проверенного кольта. Больше не буду зло­радствовать, удержусь...

- Йес! - Отойдя от окна, чтоб он не видел, я подпрыгнул вверх, совсем чуть-чуть не дотянув­шись до потолка.

После чего бодренько умылся, растёрся поло­тенцем, прополоскал зубы и, одевшись по полной форме, пошёл вниз, к Яге. Благо снизу уже доносился манящий аромат свежеиспечённых блинов. После вчерашней пытки яичницей это был самый лучший завтрак на свете! Того, кто уверяет, что на завтрак лучше смузи или йогурт, просто пошлите по общеизвестному адресу. Если бы несчастный хоть раз попробовал блины Бабы-яги, он бы никог­да не лез с глупыми советами, а стоял бы сутками у дверей отделения в надежде выцыганить хоть один блин...

- Доброе утро!

- Добрей бывало, - ворчливо откликнулась Яга, даже не оборачиваясь в мою сторону.

- Что-то не так?

- Не, всё так, соколик! Ты ж у нас начальник над всем отделением, стало быть, всё у нас наилуч­шим образом, замечательнейше происходит, а?

- Бабуль, что случилось? - напрягся я, не са­дясь за стол.

Моя домохозяйка так выразительно поджала губки, нетвёрдой рукой поправляя платочек, что сразу становилось ясно: виноват я, виноват во всём, прощения не будет во веки веков, а причина моей вины, зевая до треска в щёчках, выходит сон­ным шагом из бабкиной горницы. Я что, не распо­рядился, чтоб её доставили в царский терем?

Когда царевна вышла во двор по своим делам, я тихо обратился к Яге:

- Получается, она у вас спала?

- А куда ж мне её класть было, с тобой ал и с Митенькой?

- Понимаю...

- Да ить ладно, ежели б она спала! Нет же! За всю ноченьку глаз не сомкнула и мне не дала. Из­вертелась вся, то плакала, то ныла, то кота моего обнимашками замучила, а потом до меня, старой, домогаться стала...

- В каком смысле?

- Ой, не язви, Никитка, не до того сейчас. -Бабка набулькала себе чаю, накапала туда валерь­янки, подумав, плеснула чуток и в миску кота. - Заболтала она меня. Почему Кощей такой, а как его изменить, а почему в книжках пишут, что зло­деев только любовь меняет, да зачем же вообще ис­тории столь романтические девицам невинным чи­тать дают, ежели в них обманность одна да сплош­ное чувств расстроение? Вот веришь ли, участко­вый, не будь дура энта Гороху нашему какой-никакой, а сестрой - пришибла бы помелом по башке али подушкой слегка придушила!

- Или не слегка...

- Ну уж кабы увлеклась... - развела руками моя домохозяйка, попила чайку и вроде бы толь­ко-только начала успокаиваться, как из сеней вы­сунулась всклокоченная Митькина голова.

- Никита Иванович, а тут у нас проблема ма­лая, но кусается и царапается, как зараза...

- Тащи её в дом, - уныло разрешил я. Митя кивнул, вошёл в горницу, а на вытянутых руках под мышки крепко держал бултыхающую ногами царевну.

- Убегу, всё равно убегу! Не заставите! Не буду у братца жить, свободы душа требует, любви хо-чу-у...

- Стрельцы её за подол изловили, когда она без разрешения за баней через забор лезла, - добро­душно пояснил наш младший сотрудник без обид на плевки и попытки пнуть его каблучком. - Ере­меев вроде как к царю-батюшке нарочного послал с докладом, дескать, найдена и беглянка, и меч-кладенец. Однако ж, может, нам пока тигру энту суматранскую в поруб сунуть?

- Нет, Мить, с особами царского рода мы вы­нуждены обращаться иначе, - вежливо поправил я. - Сажай гостью в угол между мной и главой экс­пертного отдела. Мы её чаем с блинами откармли­вать будем.

- Мучного не ем, - разом насупилась Марьяна.

- Потолстеть боитесь? Да бросьте, какие ваши годы!

Царевна фыркнула, повела носиком и тоже ре­шила, что годы действительно ещё никакие.

- Ну, может, один и съем... Для приличия, -деликатно пробормотала она, а потом как кину­лась на блины, умяв первую горку с такой скоро­стью, что любой Карлсон бы нервно покуривал в уголке. И это, граждане, был только разогрев...

- Изголодалась, видать, в Кощеевом царстве, сиротинушка, - жалобно вздохнула Баба-яга, по­додвигая вторую тарелку с блинами. Домовой у печки трудился уже в три сковороды...

Минут через двадцать в отделение ворвался не­большой конный отряд боярской гвардии во главе с царём Горохом. Царь был в ночной рубашке, пли­совых шароварах, тапках без задников. Лицо во­рвавшегося в горницу государя было бледно с чела, красно в щеках, черно под глазами и с мягкой синюшностью в области носа. Новогодняя палитра советского Деда Мороза, одним словом...

- Где?! Где моя ненаглядная? Марьянуш-ка-а! - Царь широким взмахом отодвинул меня в угол. - Иди я обниму тебя по-братски!

- Никуда я не пойду. - Царевна ловко задвинула в объятия Гороха обалдевшую от таких ласк бабку.