Альфред Хичкок - Галерея призраков

Три недели назад Гримвуд, его друг канадец Айрдейл и два их проводника отправились на поиски гигантского лося, который, по уверениям индейцев, обитал в районе Снежной реки. Вскоре они убедились, что рассказы проводников не были выдумкой — об этом говорило невиданное обилие следов, кроме того, каждый день им попадались прекрасные экземпляры животных… Редко можно было встретить такие изумительные рога, но охотники жаждали еще большего и потому не торопились. Поднявшись в двух девятифутовых каноэ вверх по реке к цепочке маленьких озер, разбросанных у ее истока, они разделились на две группы и три дня безуспешно искали гигантского зверя, который, по мнению индейцев, бродил где-то совсем неподалеку. Охватившее их возбуждение было велико, предвкушение удачной охоты вытесняло все остальные мысли. Накануне их расставания Айрдейл подстрелил самого крупного в своей жизни лося, размеры головы которого превышали все мыслимые пределы. Гримвуд целиком находился во власти всепоглощающего охотничьего азарта. Кровь так и кипела в его жилах, заставляя забыть о покое. Он хотел убивать. Казалось, в этом был для него главный смысл охоты.

На четвертый день выслеживания лося они наткнулись на гигантские следы. Измерив их и определив длину шага, Гримвуд едва смог справиться с нахлынувшим на него возбуждением. Тушали внимательно рассматривал следы несколько минут.

— Это самый большой лось в мире, — с расстановкой проговорил он, и какое-то новое выражение появилось на его непроницаемом лице.

Они преследовали его до самого заката, но так и не смогли догнать великана, очевидно, прекрасно знакомого с болотистой местностью, густо поросшей ивняком и подлеском. И он не чувствовал настигавшей его погони. С рассветом они снова тронулись в путь. Ближе к вечеру на второй день преследования Гримвуд неожиданно для самого себя заметил огромное животное, на мгновение мелькнувшее в чаще ивового кустарника. От одного вида его непостижимо огромных рогов у охотника закружилась голова и дробно заколотилось готовое выскочить из груди сердце. Он прицелился и выстрелил. Но лось, вместо того чтобы метнуться в чащу, круша все на своем пути, неторопливо скрылся в густом кустарнике, и мягкий топот его тяжелых копыт постепенно стих вдали. Гримвуд промахнулся; в лучшем случае, он только ранил зверя.

Они разбили лагерь, а на следующий день, оставив каноэ, пошли по громадному следу. Кое-где им встречалась кровь, но было ее совсем немного. Пуля Гримвуда, вероятно, всего лишь поцарапала лося. Марш по болотистой местности был изнурительным и выматывающим. К вечеру, когда они уже окончательно выбились из сил, след вывел их на границу огромной долины, у которой они теперь стояли, зачарованно глядя на раскинувшуюся перед ними красоту. Именно туда, вниз, и спустился гигантский лось. Там он, наверное, считает себя в безопасности. Гримвуд согласился с мнением индейца. Они останутся, здесь на ночь, а на рассвете возобновят охоту на «самого большого — в мире лося».

Они уже поужинали, и маленький костер все тусклее мигал багровыми головешками, когда Гримвуд вдруг осознал, что индеец ведет себя необычно. Трудно сказать, что именно привлекло к себе его внимание. Он был человеком не слишком проницательным и довольно толстокожим — что-то должно было нарушить его комфорт, помешать ему испытывать постоянное чувство довольства собой и жизнью, чтобы он обратил на это внимание. Кто-либо другой давно бы уже заметил перемены в поведении краснокожего. Тушали развел костер, поджарил мясо, заварил чай, приготовил одеяла для себя и хозяина. — и все это проделал в полном молчании. Он не произнес ни слова за последние полтора часа, а если говорить точнее, то с того самого момента, как увидел эту долину. И его наниматель наконец обратил внимание на непривычную молчаливость индейца только по той причине, что любил после еды послушать его рассказы о лесе и охотничьи байки.

— Эй, устал, что ли? — сказал Гримвуд, глядя через костер на смуглое лицо. Его оскорбило, что индеец не развлекает его беседой. Он сам чувствовал себя совершенно вымотанным и оттого раздражался еще больше, хотя и без того славился отнюдь не мягким характером.

— Ну, ты, язык проглотил? — прорычал Гримвуд, с ненавистью уставившись на серьезное и невозмутимое лицо проводника. Загадочный и торжественный взгляд Тушали слегка действовал ему на нервы. — Говори же, ты! — возмущенно воскликнул он. — В чем дело?

И только теперь англичанин осознал, что им действительно есть о чем поговорить. Это открытие, учитывая его теперешнее состояние, разозлило его еще больше. Тушали хмуро смотрел на него, но не отвечал. Пауза растянулась на несколько минут. Затем индеец повернул голову в сторону, как будто прислушиваясь к чему-то. Гримвуд пристально наблюдал за ним, чувствуя, как закипает в нем ярость.

Но то, как краснокожий повернул голову, не шелохнув при этом ни одним мускулом напряженного тела, заставило Гримвуда тревожно вздрогнуть и испытать неведомое ему прежде ощущение — он явственно почувствовал, как вся кожа его покрылась мурашками. Ему показалось, что вся его нервная система затрепетала, заставляя его насторожиться. Ему это очень не понравилось. Доселе незнакомые эмоции озадачили его.

— Скажи что-нибудь, я приказываю! — угрожающе проговорил он, повысив голос. Он весь подобрался и наклонился к костру. — Говори же!

Звук его голоса беспомощно заметался среди окруживших их кольцом деревьев, делая еще более заметной и физически ощутимой тишину леса. Октябрьский воздух неприятно пощипывал кожу холодом.

Краснокожий молчал. Ни один мускул не дрогнул на его застывшем теле. Казалось, он весь превратился в слух.

— Ну? — повторил англичанин, инстинктивно перейдя почти на шепот. — Что ты там слышишь?

Тушали медленно повернул голову в обратном направлении, ни на секунду не расслабляя напряженные мышцы.

— Я слышать ничего, мистер Гримвуд, — ответил он, с достоинством глядя прямо в глаза хозяину.

Англичанин, и в лучшем расположении духа не отличавшийся кротостью нрава, не мог смириться с таким поведением. Он принадлежал к тому типу представителей цивилизованного общества, у которых есть твердая точка зрения на то, как обращаться с низшими расами.

— Ты врешь, Тушали, а я ведь не позволю тебе врать мне. Итак, что ты там услышал? Отвечай немедленно!

— Я слышать ничего, — проговорил индеец. — Я только думать.

— И что же ты изволил думать? — Губы Гримвуда скривились в презрительной усмешке.

— Я не ходить, — коротко ответил Тушали с неожиданной решимостью.

Слова индейца были настолько невероятны, что Гримвуд сначала даже не нашелся что сказать. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы проникнуть в их смысл. Мозг его, и без того не слишком быстрый, сейчас работал еще медленнее из-за всей нелепости и абсурдности происходящего. Вдруг его осенило, и он в очередной раз поразился непоколебимому упрямству этой расы, с которой он вынужден иметь дело. Тушали извещал его, что отказывается спускаться в долину, в которой скрылся гигантский лось. Его удивление было настолько велико, что несколько минут он просто сидел и тупо смотрел перед собой. И не мог найти слов.