Андрей Жвалевский - 9 подвигов Сена Аесли

– Не хочу даже думать, – сказал Мордевольт.

– А в чем проблема? – спросил Клинч.

Тут ректор сорвался, и, распугав своих птиц, разразился длиннющей тирадой, в которой изложил проблему Открытого урока по немагическим дисциплинам.

– А в чем проблема? – повторил Клинч. – Дайте мне этих бездельников, я за три недели научу их уму-разуму.

– Но это же профанация! – крикнул Мордевольт.

– Да еще какая, – важно кивнул Клинч.

Сен лежал в успокаивающей ванне Архимеда-Ньютона. Здесь не было ни валерианы, ни пустырника, ни ромашки, зато сверхвязкого магического глицерина было навалом. Как только мальчик делал резкое движение, глицерин густел, удерживал неудержимого героя и мягко поглаживал по щеке, приговаривая:

– Ничего, ничего, обойдется!

– Конечно, обойдется! – отвечал мальчик. – Не будет ему книги, где я совершаю подвиги.

– Как же не быть, – возражал Бальбо, примостившийся рядом с ванной на скамеечке. – Пять глав уже есть.

И шестая была не за горами: хоббит строчил не переставая, подложив под пергамент толстенный словарь Близа [63] и время от времени сверяясь с собственной фантазией.

Зачем Бальбо сидел рядом с Сеном, мальчик не понимал – все попытки рассказать, что единственный подвиг Аесли заключался в танце с МакКанарейкл, ни к чему не приводили.

– Да ты слушаешь меня или нет! – Сен снова попробовал выпрыгнуть из ванны, но на него нежно и неодолимо подействовала вталкивающая сила [64] , равная силе, с которой он рвался наружу [65] .

– Очень внимательно, Севен, – пробормотал Рюкзачини, не отрываясь от пергамента.

– Если ты сейчас же не остановишься и не выслушаешь меня, я… я… я сам напишу свои мемуары!

Бальбо немедленно остановился. Остановился весь – от руки с гусиным пером до застывших зрачков.

– Ха, мемуары! – наконец сказал он. – Я издам свою книгу раньше, и твою сочтут плагиатом… Ладно, Стоун, я тебя слушаю. Но предупреждаю – если окажется, что Великий Герой отказывается из скромности, то меня уже ничего не остановит. Скромность – это последнее качество, которое дополнит сокровищницу твоих достоинств.

Мальчик вздохнул и закрыл глаза. Пластмассовые уточки, которых Лужж напустил в ванну для дополнительного терапевтического эффекта, заколыхались на глицериновой поверхности.

– Порри с Гаргантюа вдвоем отбивались от хочуг кухонным инвентарем. Дуб Дубль победил хочуг мешком с манкой. Кисер вывел Рыжика из зоны первого удара. Мергиона с Рыжиком выманили хочуг обратно за Границу миров. Это они герои! Про них и пиши. А про меня – не надо. Не хочу.

Здесь Сен немного покривил душой. На самом деле он хотел. Еще бы, героическая книга с Сеном Аесли в главной роли – кто бы от такого отказался?! Тем более, что про Порри и Мергиону книги уже есть.

Сен даже согласился бы на некоторое художественное преувеличение, разумеется, если оно необходимо с литературной точки зрения. Но преувеличения Бальбо поражали воображение наповал. Сен справедливо опасался, что после выхода такой книги однокурсники будут бегать за ним толпами. И вовсе не затем, чтобы взять автограф.

– А я ничего такого не сделал, так что писать тут не о чем. Разве что про танец с МакКанарейкл. Вот этим действительно можно гордиться. Хорошо продуманный, тактически правильный, изящный и эффективный ход…

– Не годится, Скин, – замотал головой Бальбо. – Герой ничего не продумывает. Герой неистовствует и безумствует. А описанные тобой действия эпизодических персонажей… не знаю, не знаю… Нет. Они не бросались с голыми руками на Кошмарных Тварей из Другого Измерения. Хотя, возможно, их стоит включить в роман в качестве побочных линий…

Тут Сен немножко понеистовствовал – схватил пластмассовую уточку и швырнул в Рюкзачини. Увы, цели он не достиг: уточка описала параболу и шлепнулась к ногам писателя [66] . Потом, кряхтя, поднялась и полезла по ножке ванной вверх [67] .

– Ты не волнуйся, – успокоил его Бальбо, – на фоне твоей титанической фигуры эпизодических персонажей никто не заметит.

– А вот я волнуюсь! – завопил Сен. – Моя «титаническая фигура», в отличие от «эпизодических персонажей», просто зазевалась и схлопотала хочугу. Все остальные «подвиги» совершала она, как я ни сопротивлялся…

Глаза Бальбо привычно затуманились.

– Герой, благородно предоставивший право первого удара врагу, получивший смертельное ранение и, невзирая на это, сопротивлявшийся до победного конца. Это достойно моего пера!

Уточка сползла вниз, встряхнулась и снова начала восхождение.

– Но послушай, – устало сказал Сен. – Даже если бросаться с голыми руками – героизм, я ведь делал это под влиянием хочуги. А если бы я белены объелся и принялся на всех бросаться, это тоже был бы подвиг?

– Не веришь мне, – голос Бальбо дрогнул. – Ладно, Свин. Но словарям-то ты веришь, я надеюсь?

– Да, конечно, – неуверенно сказал Аесли, чувствуя подвох.

Рюкзачини открыл толковый словарь Близа и прочел:

– «Подвиг – героический, самоотверженный поступок. Героизм – отвага, решительность и самопожертвование в критической обстановке. Самоотверженный – жертвующий своими интересами ради других, ради общего блага. Поступок – решительное, активное действие в сложных обстоятельствах…» [68] . Продолжать? И ни слова про хочугу или белену! Герой, он и есть Герой, чего бы он ни объелся.

Аесли был убит. По всем энциклопедическим критериям его безумные действия и впрямь являлись подвигами.

– Есть, конечно, одна неувязочка, – неожиданно сказал Бальбо. – Герои не носят очков.

– А я ношу! – воспрянул духом мальчик. – И поэтому…

– …и поэтому мне придется пойти на компромисс с совестью летописца и исказить действительность. В книге у тебя очков не будет.

Сену вдруг захотелось открыть рот, погрузиться в ванну с головой и лежать там, пока глицерин не заполнит его изнутри [69] .

Уточка вцепилась клювом в край ванны и принялась подтягиваться.

– Продолжим? – потер руки Рюкзачини. – А не начать ли нам с трудного детства? Так, например: «С самых юных лет Великий Герой познал горечь нищеты и непосильного труда. Отец, грубый мужлан…»

Мальчик отчетливо понял, чью именно лопоухую голову ему хочется погрузить в глицерин. Видимо, Бальбо тоже кое-что понял, потому что перестал декламировать, посмотрел на Героя, на рукопись и махнул рукой:

– Эх, что с тобой поделаешь? Будь по-твоему! Я вставлю в повествование сцену, где герой танцует с юной куртизанкой. Романтическая линия книге не повредит.

Героическая пластмассовая утка перевалила через бортик и заскользила мимо онемевшего Аесли по глицериновой глади [70] .

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо! Носки по линеечке! Видеть грудь четвертого!