Сергей Фокин - Адские врата

— Чего же мне возражать. Ступай вот к тому дереву, — и ткнул пальцем в недалеко стоящую сосну. — Там дом твой.

— Благодарствую. — Савелий, постояв немного в раздумьях, крякнул и направился к сосне. Но, по дороге остановившись, оглянулся и произнёс по-мужицки откровенно:

— Обманул тебя чёрт. Официанткой Степанида смотрелась бы лучше. — И пояснил свою мысль: — Юбки те короче носят, да и сговорчивей по натуре.

Осмыслил Леший его слова, кивнул:

— Учту в другой раз.

— Тогда привет ей передавай, когда в себя придёт.

Сказав так, Савелий сделал ещё пару шагов — и пропал, будто не было его на поляне никогда. Только следы на траве остались.

В последние годы жизнь Кикиморы сделалась скучнее. Народ к ней дорогу почти позабыл. После развала социализма был он поставлен в тяжёлые условия, и чтобы выжить, стал вводить в рацион подножный корм. Это и грибы, и ягоды лесные. Клюква считалась лучшим средством против всех болезней, собирали её не в пример больше обычного. Соответственно, и людишки во владения старухи заходили охотнее. Случались годы засушливые, даже пожароопасные. Выгорали леса сотнями гектаров. Лешие не могли с огнем справиться, хотя магией соответствующей владели. И останавливали пожар только рвы с дорогами, а особо — болота. Там и грибочки в самую сушь слой-другой выбрасывали, и гонобобель с черникой интерес поддерживали. Словом, клиент шёл.

Случались в те времена дни, когда удавалось старухе приют дать сразу целым семьям. То мужа в трясину загонит, а тех, кто с ним приехал, ночь для своего развлечения по кочкам таскает, а под утро всё-таки утопит. То детишек миражом заманивала — родители сами следом ползли. Весело жилось!

А потом и вовсе гражданская началась. В партизаны народ подался. По лесам скрывались деревнями — чтобы чумовые армейские не спалили вместе с избами. Известное дело, где можно прожить-то легче: возле озер. А оттуда до болота рукой подать, ведь из одного источника питаются водоёмы.

К слову, имела всегда Кикимора особую привязанность до людей в погонах. Подневольные они. Ещё в спокойные годы чуть лето наступает — солдатики размещаются по лесным квартирам. С техникой окапываются. А это самое подходящее дело, чтобы прибрать их к рукам. Танки-то, хоть и водоплавающие считались, по болотам ползали условно. А провалится в топь — сложно к нему подступиться, чтобы обратно вытянуть. Рискованно и даже чревато. Так что иной раз к танкистам и техперсонал прибавлялся.

Пехотинцы с автоматами полюбились старухе. Дадут им направление, куда идти, а тропку-то безопасную никто не покажет. Десятками гибли. Кикиморе с молодыми даже интересно — задор из них ещё не вышел: ерепенились, права качали, когда она их навещать приходила. Не знали ведь ещё, что утопленников даже в аду особо не жалуют. И если не пошлёт она заявку в Высший суд, никто за них и на том свете беспокоиться не станет, не только на этом. Вот и приноровилась старая народ у себя оставлять. Во-первых, вечера коротать есть с кем, во-вторых, что она за царица, если подданных не имеет.

Вторая гражданская понравилась ей даже больше, чем первая. Люди в стародавние времена были тёмными, поговорить не о чем. А потом цивилизация рывок сделала: и оружие изобрела любопытное, и побочные средства самоуничтожения внедрила. Так Кикимора честно своим утопшим говорила: избавились, мол, вы от напасти гораздо большей. Радуйтесь! Скоро времена настанут — резать брат брата начнет. Грызть землю народ будет, как в Великую Отечественную. За ржаной колосок смертью лютой угрожать. Только мёртвого, понятно, этими страхами не проймёшь. Ему — пусть мучиться, лишь бы небо коптить. Рады были вернуться, но не прокрутишь жизнь назад, это не киноплёнка.

Опять же, если рассудить здраво, люди к ней попадали не с бухты-барахты. Грешники, в основном, да такие, что жарь их на сковороде тридцать лет и три года, а всё равно дурь не выкоптишь до конца. Но осознание собственной греховности до новичков долго доходило, потом каялись они, наверно. Впрочем, цель-то старухина — не столько им насолить или перевоспитать, сколько потребность душевную в смертоубийстве удовлетворить да одиночество скрасить. Не собиралась она тащить с собой весь этот мусор на Страшный суд. Думала так: придёт ей черед ноги протянуть — отпустит всех разом. Пущай черти разбираются, кто есть кто, а с неё взятки гладки.

Вечерами опускалась она в топи, и, пробираясь между сплетениями трав, как между могилками на кладбище, заглядывала в лицо своим трофеям. Каждого ведь по имени знала, из историй их могла книжку написать. Бормотание слушала, в разговоры вступала. Но не любила проповеди читать. Её дело — суд Божий вершить, а с душами пусть потом другие занимаются. Тем более что сама отъявленная убийца и кровосос. Случалось, младенцев варила да ела. Но не со зла, конечно, а по природе своей сволочной. Уродилась она такою, и в факте своего существования тоже видела высший промысел.

Вообще, к старости потянуло Кикимору на философию, и сделала она неожиданный для себя вывод. Не зря были созданы по одну сторону люди, а по другую — нечисть разная. Для равновесия всё. Про этот закон слышала она неоднократно, даже в книжках, случаем добытых, читала, но сути не понимала. А потом вдруг прочувствовала — и будто глаза открыла. Не численностью людей призвана управлять нечисть. Совсем иное предназначение её. Дело в том, что принципы бытия у тех и других разные. Одни служат для созидания, а другие — для сохранения. И только в том случае равновесие работать начинает, когда каждая сторона свою миссию честно исполняет. Дело людей — создавая биомассу, ещё и сознание общественное развивать в правильном направлении. Как следствие — принимать нравственные законы, объединяться по внешним и внутренним принципам. То есть разрастаться по всем осям. По образу и подобию Вселенной. А случись наоборот — превращается человечество в средство уничтожения не только самого себя, но и окружающего мира. То есть в раковую опухоль. Поэтому если в первом случае дело нечисти сводится к помощи людям — где подставить хвост плешивый, чтобы упал, но до конца не разбился; где показательно провалить в болото, но позволить выбраться, тем самым подвигнув человека к внутреннему изменению и даже перерождению. Во втором же приходится приступать к изничтожению, чтобы угрозу для всей Вселенной ликвидировать. Потому как в этом случае превращалась нечисть в доблестных санитаров и защитников Вселенского порядка. Становилась участниками крестового похода.

По сей причине угрызений совести Кикимора никогда не испытывала. Это было не в её принципах.

Кроме всего прочего, слыла она в узких кругах тёткой непредсказуемой и упрямой. Имея своё мнение, меняла его редко. Черти недолюбливали её за принципиальность, и уже перестали выпрашивать пару душонок в конце года, если не сходился их собственный баланс. В помощи другим Кикимора особого прока не видела, поскольку сама чужой помощью никогда не пользовалась. В крайнем случае, действовала по правилу «дашь на дашь».