Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)

— Меня воскресили в «ледяном городе» Олбани,— без особой надобности объяснил Кляйн. — Я только оттуда.

— Замечательно.

Нерита Трейси вышла из дома на другой стороне: стройная спортивная женщина лет сорока с короткими темно-рыжими волосами. Она быстро подошла к ним.

— Мортимер Кляйн, с которым мы познакомились в Занзибаре. Только что из Олбани, после воскрешения.

— Сибилла наверняка обрадуется,— улыбнулась Нерита.

— Она в городе? — не удержался Кляйн.

Мортимер и Нерита переглянулись. Кляйн чуть не покраснел. Никогда не задавай прямых вопросов! Черт бы тебя побрал, старый информатор!

— Вы скоро увидитесь,— сказала Нерита.— Ну что, идем обедать?

Вопреки ожиданиям Кляйна, кантина оказалась вполне приличным рестораном, куда сразу захотелось войти. Тяжелые темные портьеры разделяли умело спланированное на пяти или шести уровнях помещение на небольшие уютные кабинеты и альковы, обращенные к колодцу — пустому пространству в центре зала. Такой ресторан сделал бы честь роскошному тропическому курорту.

С едой вышло гораздо хуже: стандартные безвкусные блюда с автоматической раздачи. Еще один убийственный контраст. Да, они ничего не принимают всерьез... Выяснилось, что есть хочется не так сильно, как казалось в гостинице. Пока Кляйн ковырялся в тарелке, беседа Мортимера с Неритой летела мимо его ушей со скоростью, в несколько раз превышающей скорость мысли. Приспособиться к такому потоку обрывочных, старательно перемешанных иносказаний, намеков и особых словечек не представлялось возможным. Трудно представить, что они так себя ведут без задней мысли. Мало того, еще время от времени спрашивают: не правда ли? Приходится с умным видом улыбаться и кивать, кивать и улыбаться. Безусловно! Вне всякого сомнения!

Что же происходит? Раскусили и развлекаются? Приняли за своего, во что невозможно поверить? Ему, Кляйну, точно их не раскусить: слишком изысканно играют. Правда, свежеиспеченный мертвец тоже приспосабливается к миру себе подобных. Ему почти также трудно, как и живому.

— Тебе по-прежнему ее ужасно не хватает? — неожиданно просто спросила Нерита.

— О да. Некоторые вещи не желают умирать.

— Умирает все,— сказал Мортимер.— Додо, зубры, Священная римская империя, династия Янь. Падают стены Византии и забывается язык строителей Мохенджо-Даро.

— Что-то остается,— возразил Кляйн.— Великие пирамиды, Янцзы, целакант [53] Целакант, или латимерия,— наиболее древняя из ныне живущих кистеперых рыб. , наследники питекантропа. Есть вещи, которые выживают сами по себе, есть вещи, которые можно восстановить; забытый язык можно расшифровать. Насколько мне известно, на додо и зубра охотятся в наши дни в одном африканском заповеднике.

— Это копии,— пожал плечами Мортимер.

— Весьма убедительные копии. Ничем не хуже оригинала.

— Тебе устраивает подделка? — спросила Нерита.

— Меня устраивает то, чем можно обладать.

— Убедительная копия ушедшей любви сгодится?

— Вот как... Мне хватит пяти минут разговора. Я согласен.

— Ты получишь свои пять минут. Но не сегодня. Вон там — видишь? Но тебе нельзя беспокоить ее сейчас.

Кляйн посмотрел туда, куда Нерита указала движением головы. В дальнем конце зала, тремя уровнями выше, появились Сибилла и Кент Захариас. Некоторое время они стояли на краю алькова, рассеянно и безучастно глядя вниз, на дно колодца. У Кляйна задергалась щека, и он прикрыл ее рукой, чтобы не выдать себя окончательно. Теперь затрясло ладонь, но незаметно.

Сибилла выглядела подобно богине, открывающей себя почитателям посреди святилища. Нестерпимо прекрасная в своем бледном сиянии, красивее, чем подсказывала и приукрашивала память, зажатая в тиски безвозвратной потери. Кляйну казалось невозможным, что она была когда-то его женой, близкой во многих обличьях. Разве он не видел эти глаза красными и припухшими после ночи над книгами? Разве он не смотрел сверху в это лицо, искаженное страстью, похожей на гримасу боли? Разве она не бывала раздражительной и несправедливой, когда болела? Разве не было у нее недостатков, слабостей, запахов и родимых пятен? Разве не знал он эту возрожденную и воскрешенную по ту сторону реальности богиню — когда она была человеческим существом? Ее ли он искал, подобно святому Граалю, эту Сибиллу?

Безмятежно повернувшись спиной, Сибилла исчезла в глубине занавешенного алькова.

— Она знает, что ты здесь,— сказала Нерита.— Ты с ней встретишься. Скорее всего, завтра.

Мортимер отреагировал непостижимым иносказанием, и прежний разговор между ним и Неритой возобновился. Кляйна затягивало в водовороты их стремительной беседы, он тонул, опускаясь все глубже и глубже. Пытаясь не захлебнуться окончательно, он ни разу не посмотрел туда, где сидела Сибилла. Под конец поздравил себя с маленькой победой в безнадежном предприятии — сойти за покойника.

Лежа на узкой койке в доме странников, Кляйн недоумевал: что же он скажет Сибилле при встрече? И что она ему ответит? Осмелится ли он спросить прямо, хороша ли ее новая жизнь? Лучше ли старой? На самом деле ему ничего не нужно, кроме одного взгляда на ее преображенную сущность. Тем более, что шанс вернуть Сибиллу призрачен. Или он еще надеется? Разумеется, такие допросы выдадут его неуклюжее естество живого человека, неспособного воспринять бытие мертвеца. Впрочем, какие могут быть сомнения? Сибилла и так все сразу поймет. Но что же ей сказать? Что все-таки сказать? Возможен ли такой диалог:

— Скажи, Сибилла, на что похожа твоя нынешняя жизнь?

— Будто плыву под толстым стеклом.

— Не понимаю.

— Там, где я нахожусь, покой, Хорхе. Непостижимый, превосходящий понимание мир. Когда-то казалось, что меня треплет великая буря, что жизнь сгорает в лихорадке. Теперь я нахожусь в центре урагана, в глазу этой бури, где царствует вечное безветрие. Я лишь смотрю; меня никто не терзает и не принуждает.

— Но разве не таким путем приходит бесчувствие? Тебе не кажется, что тебя плотно упаковали и спрятали подальше? Разве плыть под стеклом не значит страдать от изоляции ? От онемения ?

— Тебе может так показаться. Но в моем состоянии нельзя попасть под власть излишнего и необязательного.

— Мне кажется, такое существование ограниченно.

— Меньше, чем могила, Хорхе.

— Я никогда не понимал, зачем ты планировала воскрешение. Ты ведь жила жадно, страстно упивалась каждой минутой. Согласиться на полужизнь, как сейчас...

— Не будь дураком, Хорхе. Быть наполовину живым куда лучше, чем кормить червей. Я была так молода, мне так много оставалось увидеть и сделать.

— Увидеть и сделать, будучи живым наполовину?