Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)

Наконец он сказал:

— Я не буду говорить долго. Все, что мне остается сказать, это: «Прощайте». Вы были отличными ребятами и принесли много пользы. Теперь пришло ваше время, и мне чертовски вас жаль. Вот и все. Хотел бы я, чтобы этой необходимости не было.— Он обвел рощу взглядом,— Конец речи. Прощайте.

Он повернулся и медленно побрел к грузовику. Залез в кабину, соединился с инфоцентром и спросил Лейтфрида:

— Где сейчас Наоми?

— К югу от тебя, в соседнем секторе. Она кормит деревья.— Он переключил изображение на экран Холбрука.

— Выключи звук.

Когда это было сделано, Холбрук обратился к племяннице:

— Наоми, это я, дядя Зен.

Она оглянулась, остановившись в тот самый момент, когда собиралась бросать кусок мяса.

— Подожди чуть-чуть,— сказала она.— Екатерина-два голодна, а она не простит, если я забуду про нее.— Мясо взмыло вверх, было схвачено и отправлено в рот.— О’кей,— сказала Наоми.— Что там такое?

— Я думаю, тебе лучше было бы вернуться домой.

— Я еще не покормила столько деревьев!

— Покормишь потом.

— Дядя Зен, а что случилось?

— Мне надо сделать кое-какую работу, и лучше бы тебе на это время уйти.

— А ты где сейчас?

— В секторе Д.

— Может, я помогу тебе? Я ведь сейчас совсем рядом и быстро приду.

— Нет. Отправляйся домой.

Вылетевшие слова прозвучали резким приказом. Он никогда раньше так с ней не разговаривал. Она была удивлена, однако послушно села в своего жука и поехала к домику. Холбрук следил за ней, пока она не исчезла с экрана.

— Где она? — спросил он Лейтфрида.

— Едет домой. Вон она на дороге.

— О’кей,— отозвался Холбрук.— Займи ее, пока все не кончится. Я начинаю.

Он повел огнеметом, направляя его куцый ствол в середину посадки. В его приземистом корпусе в магнитной ловушке висел кусочек вещества солнца, энергия которого могла сжечь сотни таких рощ. Огнемет вообще не имел ничего общего с оружием, поскольку он не конструировался как таковое. Пора, впрочем, было начинать. Ему нужна была крупная цель. Он выбрал Сократа, стоящего на опушке, навел огнемет, немного поколебался, соображая, как бы лучше сделать то, что ему предстояло, и положил палец на спусковую кнопку. Нервный центр дерева находился в кроне, за ртом. Один выстрел...

В воздухе зашипела дуга белого пламени. На мгновение уродливая крона Сократа вспыхнула ярчайшим светом. Быстрая смерть, легкая смерть, лучше, чем гнить от ржавки. Теперь Холбрук повел огненную линию вдоль ствола мертвого дерева. Древесина оказалась прочнее, чем он думал. Он водил и водил излучателем, а конечности, ветви и листья скручивались и падали наземь, пока не остался один лишь ствол. Над рощей поднялись маслянистые клубы дыма. Блеск луча перечеркивал черноту обнаженного ствола, и Холбрук удивился тому, насколько мощным оказался ствол старого философа, лишенный ветвей. Теперь он был лишь головешкой, вот он сжался, и только пепел закружился по роще.

Деревья отозвались страшным стоном.

Они знали, что среди них появилась смерть, и они почувствовали боль Сократа своими корнями-нервами. Они кричали в страхе, муке и ярости.

Холбрук навел огнемет на Гектора.

Гектор был большим деревом, бесстрастным, стойким, не нытиком и не жалобщиком. Холбруку хотелось, чтобы смерть его была легка, он заслужил это, но желанию его не было суждено сбыться. Первый луч прошел в футах восьми выше мозгового центра, и страшный вопль соседних деревьев возвестил о том, что должен был чувствовать Гектор. Холбрук увидел бешено колотящие воздух конечности, открывающийся и закрывающийся в невыносимой муке рот. Второй выстрел положил конец мучениям Гектора. Холбрук был почти спокоен, завершая уничтожение этого благородного дерева.

Он был снова готов открыть огонь, когда в его грузовик чуть не врезался жук, из которого выскочила Наоми — с раскрасневшимися щеками, широко раскрытыми глазами, близкая к истерике.

— Не надо! — закричала она,— Не надо, дядя Зен! Не убивай их!

Она прыгнула в кабину, с неожиданной силой схватила его за руки и крепко прижалась к нему. Она задыхалась, ее грудь тяжело вздымалась, ноздри раздувались.

— Я велел тебе отправляться домой! — рявкнул он.

— Я и поехала. Но я увидела пламя.

— Сейчас же возвращайся.

— Зачем ты сжигаешь деревья?

— Потому что они заражены ржавкой,— ответил он.— Их надо сжечь, пока зараза не пошла дальше.

— Это убийство.

— Наоми, пойми, тебе надо вернуться.

— Ты убил Сократа,— прошептала она, оглядев рощу.— И... Цезаря? Нет. Гектора. Гектора тоже больше нет. Ты убил их!

— Это не люди. Это деревья. Больные деревья, которые все равно скоро умрут. Я хочу спасти остальные.

— Но зачем убивать их? Ведь есть же какое-нибудь лекарство, которое их вылечит, дядя Зен? Опрыскай их чем-нибудь. Ведь сейчас же от всего есть лекарства.

— Только не от ржавки.

— Должно же быть что-нибудь.

— Только огонь,—ответил Холбрук.

Холодные капли стекали по его груди, и он только сейчас почувствовал дрожь в ногах. Тяжело делать такие вещи в одиночку. Он сказал спокойно, как только мог:

— Наоми, это надо сделать, и как можно быстрее. У меня нет выбора. Я люблю эти деревья не меньше твоего, но их надо сжечь.

Это как та многоножка с жалом в хвосте. Я не мог сентиментальничать с ней только потому, что она такая хорошенькая. Она была опасной. Теперь Платон, Цезарь и остальные грозят всему, что я имею. Они чумные. Возвращайся домой и сиди там, пока я не вернусь.

— Я не позволю убить их! — вызывающе воскликнула она со слезами в голосе.

Он раздраженно схватил ее за плечи, тряхнул как следует пару раз и вышвырнул из кабины. Она упала на спину, но, похоже, не ушиблась. Холбрук выпрыгнул следом и остановился над ней.

— Черт тебя подери, Наоми,— сказал он жестко,— не заставляй меня бить тебя. Не лезь не в свое дело. Я должен сжечь эти деревья, и если ты не перестанешь мешать мне...

— Должен же быть другой способ. Ты просто позволил этим людям запугать тебя, дядя Зен. Они боятся заразы и поэтому говорят, что деревья надо поскорее сжечь, а ты, вместо того, чтобы подумать, идешь сюда и убиваешь эти умные, чувствительные, хорошие...

— Деревья,— оборвал он.— Это невыносимо, Наоми. В последнее время...

Вместо ответа она прыгнула в кузов и прижалась грудью к стволу огнемета, к металлу.

— Если ты собираешься стрелять, начинай с меня!

Все его слова были как об стенку горох. Она решила сыграть романтическую роль Жанны д’Арк джутовых деревьев, призванной спасти рощу от нападения варваров. Он снова попытался убедить ее. Она снова ответила, что не видит необходимости в уничтожении рощи. Он, призвав на помощь все самообладание, принялся объяснять ей, почему деревья спасти невозможно. Она с неистовым упрямством возражала, что должен же быть какой-нибудь другой выход. Он ругался. Он называл ее истеричной дурой. Он просил. Он улещал. Он приказывал. Она только теснее прижималась к огнемету.