Михаил Успенский - Алхимистика Кости Жихарева

Учёные мужи зашикали на него – и обратили свой слух к оратору.

А оратор пражский говорил:

– …Ибо сказано в «Иероглифике» Ламбспринка: «В этом лесу есть животное, полностью покрытое чернотой, и если кто-либо отрубит ему голову, то чернота сойдёт с него и он приобретёт белоснежный цвет». Хотите ли вы понять, что это?

– Хотим! Хотим! Давно ждём! Давай рожай! – вразнобой заорали высокоучёные слушатели, сидящие на длинных лавках.

– Чернота называется головой Ворона, которая, будучи снята, немедленно приобретает белый цвет; другими словами, когда тучи больше не возвращаются, тело называют обезглавленным. Таковы его истинные слова…

– В точку!

– Хорошо сказано!

– Кроме того, – продолжал докладчик, – мудрецы также говорили: возьми гадюку, называемую de Rexa, отруби ей голову и так далее, то есть избавь её от черноты. Они также использовали этот парафраз, когда, описывая операцию по умножению Камня, они называли змею гидрой, у которой, если отрубить голову, на её месте тут же вырастут десять. Так сила Камня возрастает вдесятеро каждый раз, как отрубают голову Ворону, то есть его вновь делают чёрным, а затем белым, или, другими словами, заново повторяют растворение, а затем коагуляцию…

От духоты и занимательности доклада Костю неудержимо клонило в сон – тогда как ботан слушал очень внимательно.

Снился Косте и несчастный обезглавленный Ворон, и Король, которого кормят Молоком Девственницы, сваренным в три этапа по пятьдесят дней – так дремлющему у включённого телевизора видится в причудливом искажении то, что несут с экрана.

Время от времени богатырь открывал один глаз, убеждался, что оратор всё ещё продолжает, – и задрёмывал снова.

Финал доклада был довольно шумным.

– Итак, – сказал главный фауст, – я был краток. Тем не менее всё, что вы сейчас услышали, является величайшим секретом всех времён и народов, и поэтому вы все сейчас у меня умрёте!!! Я вас предупреждал!!!

С этими словами оратор бросился на кого-то в первом ряду и начал бедолагу душить – насилу оттащили и угомонили учёного.

– Во психи, – сказал Костя.

– Обычная полемика, – пожал плечами ботан.

Потом на кафедру зашёл другой докладчик – судя по молодости, кудрям и завыванию, поэт:

– Нескладушки, – шепнул Костя. – Куковяка наш и то лучше умеет…

– Вероятно, подстрочник, – откликнулся ботан. – Зато, пока они всю эту хрень перетирают, на нас не ставят опыты…

А Жихарев уже и забыл, что он тут всего лишь лабораторная белая мышка. Ему-то снилось, что он Красный Лев и его запихивают в Философское Яйцо с целью подвергнуть Алхимической Свадьбе…

Разбудил богатыря ботан – тычком в бок.

– Смотри, кто на трибуне!

– А кто? Сам Мерлин, что ли?

– Нет! Там китаец! У них, оказывается, было и межконтинентальное сотрудничество!

И точно: место за кафедрой занял старичок с реденькой бородкой, в алом шёлковом халате и в чёрной шапочке с золочёным шариком на верхушке.

– …Но если адепт стремится вознестись на небеса, ему следует поститься сто дней, год воздерживаться от употребления в пищу злаков и принять один лян раствора. Тогда непременно он вознесётся к бессмертным.

– Ну ясное дело – вознесётся! При такой-то диете! Только зачем так долго ждать, мастер? – спросил кто-то.

Старичок торжествующим взглядом обвёл аудиторию.

– Существует также ещё более совершенный метод приготовления золотого раствора, приносящего великую радость, – объявил он. – Нужно взять золотой раствор и одну меру водяного серебра-ртути. Эти вещества надо смешать и затем нагревать в течение тридцати дней. Потом положить эту смесь в сосуд, сделанный из жёлтой глины, и добавить в него глину «шесть-один», затем запечатать сосуд и нагревать на сильном огне. Греть следует шестьдесят часов. Тогда смесь превратится в эликсир. Если принять пилюлю этого эликсира с маленький боб величиной, то быстро станешь бессмертным…

– Сообщал уже! Мы и этой пакостью подопытного накормили!

– Он вторые сутки спит!

– Или уже не спит, а того… стал бессмертным…

– Да нет, пациент попался на редкость выносливый. Что мы только на нём не пробовали! Даже самому страшно!

– Господа, господа, мы ищем панацею или оружие массового уничтожения?

– А какая разница?

– Эй, ребята в вольере, проверьте там вашего соседа – не сдох ли? Ткните его чем-нибудь!

Костя Жихарев поднялся в полный рост и оттуда посмотрел на учёного гуманиста.

– Тебе надо, – сказал он веско, – ты и ткни.

После чего уселся на своё место и закрыл глаза.

Но тут же распахнул их – так пронзительно взвизгнул Филимонов.

Богатырь и сам чуть не взвизгнул, потому что было из-за чего.

С вороха соломы поднялась, пошатываясь, жуткая личность, одетая в мешок с прорезанными для головы и рук дырками.

Это, несомненно, был Василий Буслаевич Буслаев – но как он переменился!

То ли на ушкуйника так подействовала борьба за недолгое счастье английского народа, то ли опыты здешних имперских гуманистов – но он утерял все свои алые одежды и утратил такой же цвет лица, как и мордастость в целом. Благородно бледен был ныне Васька, и бледность эта отливала металлом, словно под кожу дебоширу впрыснули ртуть или выкрасили физию серебрянкой.

Зато глаза стали ярко-красными и такими безумными, что Джульверн спрятался за спину Кости, да и самому Жихареву тоже очень захотелось укрыться за чью-нибудь спину, только таковой не нашлось.

А из шеи у Васьки торчала какая-то трубка.

Но герой новгородского эпоса даже не поглядел на недавних противников. Он заревел, словно последний мамонт на земле, и, вцепившись в прутья, стал их раскачивать.

Алхимики явно ожидали какого-то другого эффекта.

– Вагнер, это ведь вы должны были поставить дикарю на ночь клистир из макового молочка?

– Нет, маэстро! Обычно клистир ставит Кафка, а Кафка нынче отдыхает!

– Позовите стражников!

– Он перевозбуждён! Несите ведро с бромом!

– Куда подевался Фукс?

– Продолжаем, продолжаем симпозиум, коллеги!

– Никакой паники!

И верно – без всякой паники и худого слова Буслай выдавил из потолка и фундамента два прута (теперь они больше напоминали огромные железные скобки) – и боком вышел из клетки. Он уже обходился без костыля – разве что чуть прихрамывал. Скорей всего и перелома-то не было – Костя же не зверь.

Прутья Буслай взял в обе руки и нехорошо, как-то по-кинг-конговски, поглядел на столпившихся полукругом гуманистов.