Сергей Синякин - Вокруг света с киллерами за спиной

Пепе Хусманос тяжело вздохнул и стыдливо отвел взгляд от международного авантюриста, словно проверял взглядом, крепки ли засовы камер, а когда вновь перевел его на стул, где сидел пришелец, обнаружил, что стул пуст. Надо честно сказать, что при виде пустого стула надзиратель испытал Оп-ределенное и вполне понятное облегчение. Он неторопливо встал, подошел к камере и осторожно заглянул в глазок. Русский толстяк крепко спал, широко раскинув руки. Слава Господу, он даже не заметил отсутствия второго задержанного. До конца смены оставалось совсем немного, деньги уже лежали в надежном месте, и теперь оставалось только придумать сказку для начальства, не зря же этот самый Борман был так молод и жил в цыганском таборе. Известное дело, цыгане всегда славились как чернокнижники и колдуны. Им и запоры с замками нипочем, ушел, подлец, из закрытой камеры ушел, отвел Пеле Хусманосу глаза, а заодно и буйному русскому, наплюй ему святая дева Мария сразу в оба наглых и бесстыжих глаза!

Он сел в свое кресло и, глядя в потолок, мечтательно задумался, как и на что потратит деньги. К сожалению, сумма, полученная за этого blanco, была куда меньше планов Пепе Хусманоса, но, господа, разве ваши планы и вожделения охватываются теми суммами, которые оказываются в вашем распоряжении? Вкусный кусок пирога никогда не отвечает аппетитам едока, после него всегда остаются лишь крошки и сожаление о том, что кусок не оказался больше.

Пеле Хусманос закурил сигарету и стал наблюдать, как через стеклянную перегородку справа от него толстый карабинер допрашивает задержанную проститутку. Проститутка была ничего себе, и ноги у нее были вполне стройными и подобающими ее нелегкому ремеслу, убереги ее святая дева Мария от разных нехороших болезней.

Илья Константинович скучал в микроавтобусе, играя в покер со своими похитителями. Как никогда, ему шли и карта, и масть, но радости от этого Русской не испытывал. Судя по всему, отпускать его пока не собирались. Витек Броверман, небрежно, но мастерски раздавая карты, рассказывал:

— Я, блин, просыпаюсь — темно вокруг. Куда ни ткнусь — камень сплошной. Ну, думаю, в гробнице фараона по пьянке меня замуровали. Утром просыпаюсь, какая, блин, гробница, в камере сижу. А за что, за что, Илюша?! То ли меня кредиторы достали, то ли мы по пьянке с тобой где не расплатились… У арабов с этим строго. За ночь чуть с ума не сошел, но уж лучше бы сошел, потому что утром меня начали допрашивать. А уж арабам в лапы попасть, это вроде как подпольщику в гестапо оказаться. Морду начистят не хуже, чем в родной московской ментовке. Оказывается, они в пирамиде араба дохлого нашли, того самого, которому ты, Илюшенька, череп прострелил. Спасибо тебе, братишка, теперь мне ни в Израиль, ни к арабам ходу нет. Да и в Европе Интерпол покою не даст. Как я ни доказывал, что к этому арабу никакого отношения не имею, хрен мне поверили. Кто же поверит бедному еврею, да еще в арабском государстве?

Русской слушал его неприязненно — оправдываться не стоило, не поверил бы Броверман никогда, что Русской тоже не имеет к убитому арабу никакого отношения. Да и нельзя было сказать, что Илья Константинович к арабу никакого отношения не имел, до сих пор по утрам на расческе седые волоски оставались.

— Вот, — продолжил Броверман, осторожно и недоверчиво заглядывая в свои карты. — Прибился к искателям приключений. Приключений до хрена, бабок не хватает! Думали на Бормане заработаем, а это вовсе и не Борман, это ты, Илюшенька, вместо Бормана. Ну и что мне с тебя удовольствия? Раззор один!

Дверца микроавтобуса открылась, и в салон заглянул исполненный хищной радости Эпштейн. Разомлевшие от жары коммандос при виде своего неофициального руководителя подтянулись и принялись застегивать воротники и гульфики.

— Которые тут временные? — возгласил Эпштейн. Временным, да и совсем лишним, в микроавтобусе был Илья Константинович Русской, поэтому он без лишних разговоров бросил карты на кожу сиденья и просунулся на выход.

— Караул устал? — полуутвердительно спросил он. ' Эпштейн засмеялся, показывая великолепные зубы. Такие зубы бывают лишь у стоматологов и лошадей. Ну, иногда еще у голливудских актеров встречаются. Так у них либо стоматологи хорошие, либо сами актеры пьют не хуже лошадей. Эпштейн ни к одной из этих категорий не относился, но рот мог открывать без особой опаски или стеснительности. ' — Караул меняется, — хохотнул он. — Давай-давай, братишка, не задерживай!

Русской осторожно выглянул из микроавтобуса. рядом стоял приземистый лимузин с тонированными черными стеклами, и нехорошие предчувствия ожили в душе бизнесмена. «Вот и смерть пришла», — устало и отрешенно подумал Русской, вообразив, что в салоне его поджидают таинственные убийцы.

— Давай-давай, — азартно поторопил Эпштейн и загадочно добавил: — От этого еще никто не умирал…

Он подтолкнул Илью Константиновича к лимузину. — Иди, чудак. Такая цыпа тебя ждет, сам пальчики облизываю.

Задняя дверь лимузина приоткрылась, и тонкая изящная ручка в черной капроновой перчатке грациозно поманила Русского. Илья Константинович загипнотизированно шагнул к лимузину, не замечая, как на красном портовом кране, похожем на огромного вареного краба, опасно блеснуло стеклышко. Так поблескивает только бинокль или прицел винтовки.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал долговязый снайпер,приникнув к окуляру прицела. — А ты боялся. Сейчас я его сделаю, он у меня как на ладони… — И говорящий сладостно слился с винтовкой в единое целое, словно находился не на кране, а на брачном ложе. Не зря же говорят, что убийство слаще соития.

— Братан! — послышался от штабеля ящиков пронзительный радостный голос, и Илья Константинович, испуганно вздрогнув, избавился от женских чар.

От ящиков к нему бежал Жора Хилькевич, привлекая к себе внимание вскинутыми вверх руками. За Жорой маячили какие-то фигуры, как показалось Русскому — в военной форме и касках.

— Слава Богу, я тебя нашел! — Хилькевич обнял Илью Константиновича и тесно прижал его к себе, как дед обнимает приехавшего из города внука. Просыпаюсь, тебя нет. Веришь, всю камеру обыскал! А тут за нами прилетели уже, смываться пора. Взял я нашего надзирателя за глотку, он, подлюга, и раскололся, что продал тебя за три штуки. Ну, Буратино!

Он потащил Илью Константиновича в сторону от лимузина, из автомашины что-то визгливо закричала женщина, ошарашенные израильтяне пытались осознать происходящее, а из-за штабеля ящиков с грузным рокотом поднимался американский десантный вертолет, взметая под собой облако пыли. «Хай! Хай! Хай!» — привычно заорал американский сержант в зеленом берете, залихватски надвинутом на одно ухо.