Андрей Лях - Синельников (сборник рассказов)

Оказалось, дверь.

Я стоял в бесконечном, круглом по сечению коридоре на красном губчатом покрытии. Направо эта труба уходила в кривую бездонную перспективу, налево… Налево, в двух шагах от меня, под прямым углом друг к другу, лежали оба мои приятеля.

Недалеко ушли. Старик примостился вдоль, склонив голову к плечу, и стеклянным взглядом смотрел в просторы. Долговязый устроился поперек. Ноги его заехали на покатую стену.

Картина. Я какой-никакой, но врач. Здесь все ясно. Я подергал себя за губу. Хаген. Кто такой Хаген? Идиотская ситуация.

Неизвестно, что бы я придумал, но тут объявился третий персонаж. Я обернулся. Позади стояла женщина невероятной красоты и смотрела на меня глазами, полными ужаса.

Я почувствовал усталость. Что чересчур, то чересчур. Мне захотелось прилечь. Она была высокая шатенка с умопомрачительной фигурой; на ней был светлый комбинезон, сидевший как перчатка, так что если речь шла только о приличиях, без него вполне можно было обойтись; на длинной шее — серебряная цепочка.

Ее трясло от страха. Она попробовала улыбнуться, но на полулыбке повернула обратно, поправила серьгу, похожую на шестисотрублевую чешскую люстру — самоцветы полыхнули разноцветным жаром — прикоснулась к волосам, и наконец отважилась сказать:

— Здравствуйте, Хаген.

Так. Снова-здорово. Переплет. Что отвечать?

— Ты кто такая?

— Элизабет Шелтон.

Элизабет Шелтон. Кто бы мог подумать. Мысли вертелись как белки в колесе — на большой скорости и на одном месте. Вот бы сказать сейчас: «Я такой-то страшный Хаген, всем недоволен, везите меня немедля обратно и положите, где взяли». Нет, не пойдет. Годы мои не те. Господи, ну и дребедень.

— Элизабет, где тут у вас центральный пост, пульт управления и вообще ходовая рубка? Покажи-ка мне.

Едва я все это сказал, как меня окатило ледяной волной — а вдруг мы уже на какой-нибудь Дельте Ориона, откуда обратной дороги нет? Но Элизабет кивнула с большим облегчением, потому что затянувшаяся пауза явно поставила ее на грань инсульта, и мы двинулись по коридорам, ходам-переходам, мимо всяких чудес, и пришли в этот центральный зал.

Да, это без обмана. Здоровенный зал — что это у них все тут какое-то громадное — действительно с пультами, наподобие микшерских, по стенам сплошь экраны, штук, наверное, сто, и такие стеклянные стоечки с отражениями. Стоят кресла и прочее, на всех экранах одно и то же — как будто синий мешок с разорванным горлом, поверх — оранжевая сетка. И ни души кругом. Спрашиваю:

— Где люди? Она отвечает:

— Здесь никого нет. Только Химмельсдорф и двое киборгов.

— А с ними что?

— Одного ты убил там, на Земле, а Химмельсдорфа и второго… Я ввела их в резонанс… Я боялась что что-нибудь сделают с тобой, Хаген.

Я сел в ближайшее кресло. Меня замутило. Значит, это называется ввести в резонанс. Хаген. Элизабет. Три трупа. Куда я опять ввязался?

— Елизавета, сядь. Сядь, я говорю. Не знаю, что за дьявольщина здесь у вас творится, но я никакой не Хаген, я русский врач Владимир Синельников; можешь ты мне объяснить, что происходит?

Она снова пришла в ужас:

— Не может быть, Химмельсдорф не мог ошибиться!

— Все бывает. Кто такой этот ваш Хаген и почему из-за него столько шума?

— Хаген — член Совета Протекторатов, а я его жена…

— Хороша жена, своих не узнаешь.

— Я никогда его не видела. Меня создали и вырастили специально для него. Мы должны были встретиться через полгода, я стажировалась на Земле…

— Ну и как тебе Земля?

Но она не дослушала и вновь спросила с гаснущими остатками надежды:

— Ты правда не консул? Ты не можешь связаться со Стимфалом?

— Не знаю, не пробовал.

Тут нервы у нее окончательно сдали, и началась настоящая истерика. Я похлопал ее по щекам и предложил успокоиться, но нет, какое там.

— Боже, какая я идиотка! Зачем я все это сделала!

— Ну как же — спасла жизнь хорошему человеку.

— Нас все равно убьют! Нас сожгут через полчаса! Ты же мужчина, ну сделай что-нибудь, я не хочу умирать.

Она даже ударила меня кулаками по плечам, но я пока ничего не мог понять.

— Они разрежут корабль лазерным лучом, и нас просто разорвет… Уж лучше я сама, — она диковато покосилась на экраны и снова обернулась ко мне. — Ты здесь и вовсе ни при чем — не бойся, мучиться не придется, я тебя дезактивирую.

Она уставилась на меня своими глазищами цвета болотных трав и началась чертовщина. Мне стало неуютно и даже холодно, и неожиданно я вновь увидел себя со стороны — как сижу в кресле в одних джинсах, а напротив — эта красавица. Из меня, из того, сидящего, выпучивались и выкручивались какие-то струи — из головы, из боков, даже из спины — и с загибом утекали в нее, в Элизабет. Похоже было, что она на расстоянии высасывает меня.

Ну нет. Такого уговора не было. Я не знал, как бороться с подобными фокусами, поэтому просто подошел к ней, ухватил за плечи и встряхнул. Ничего, подействовало. Вся потусторонняя механика разъехалась, расплылась и пропала. Лизавета смотрела с потрясенным видом.

— Кто ты? — спросила она. — Правда не Хаген? Я же магистр класса «Ц».

— Слушай, магистр, — сказал я. — Резолюция будет такая. Жизнь моя не сахар, но закончить ее и помереть я желаю на Земле. Такая моя прямая линия. Теперь объясни — ты это серьезно, что у нас через полчаса все шансы… того?

Вселив в прелестницу страх божий, я начал узнавать интересные вещи. Наша Земля, оказывается, хоть и захолустный, но все же перекресток, и вокруг нее творится порядочная толчея — трассы, комплексы и черт в ступе. Этот Химмельсдорф, буйный космический дедушка и враг вообще, воровским манером выкрал Елизавету, а потом сгоряча полез через какие-то запретные зоны — так ему не терпелось расправиться со мной — то есть с Хагеном, но недооценил лизаветиного чувства долга. Как бы то ни было, какая-то склока в каком-то вселенском Совете Протекторатов и женская преданность стоили ему головы, и теперь наша посудина висит на виду у всего космоса в неположенном месте, и противоборствующие силы с полным основанием могут стереть ее в порошок. Самое время уносить ноги, но как это сделать, Лизавета сказать не могла. Все ее познания были по части Хагена, а в технике она разбиралась более чем смутно.

Я встал и подошел к одному из экранов. Никакой мысли в голове у меня не было, но сидеть и ждать, как баран на бойне, тоже не перспектива. Что же эти разводы могут значить? Какие-то штаны вверх ногами. Но где-то я такое видел… Вдруг до меня дошло. Это вовсе не штаны, а Северная Атлантика, и не драный мешок, а Гренландия. Ну и география, веселые дела. Подергать здесь за какие-нибудь ручки соблазн велик, но ведь эдак и костей не соберешь. Я повернулся к Елизавете: