Анджей Земянский - А если Бог это я?

— Отправляемся на войну? — еще раз спросила Оля.

— Ты никуда не отправляешься, а Ханка просто не может, поскольку она — существо нереальное.

— Ах, спасибо за напоминание, — послала ему та убийственный взгляд. Похоже, ее достало, потому что затем она прибавила: — А это обязательно, чтобы каждый мужчина вел себя словно кабан в посудной лавке?

— Слон.

— У тебя нет хобота, — потянула она его за нос двумя пальцами.

Ружицкий закурил. Оля отложила свой автомат и подошла поближе.

— Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой на войну?

— Нет.

— Ты же ведь сам говорил: у Кастро был свой Че Гевара, у Христа — святой Петр. У каждого фронтмена имеется свой бэкмен.

— Но ведь я взрослый, и у меня побольше опыта.

— Зато у меня план получше.

Ружицкому не хотелось дискутировать, и он попросту исчез.

Мир бандита вовсе не был серым и печальным, как поначалу подозревал Ружицкий; совершенно ни в чем не походил он и на вестерн с салунами, продажными девицами и перестрелками на каждом углу. Сон был странный. Цветной, составленный из огромных пространств, осенне-весенний. Какие-то парки, улицы, просторные площади, громадные, казалось бы, вымершие здания. И все это совершенно не было печальным. Но не было и уютным. Ну, вот если более или менее приличные предместья Нью-Йорка внезапно опустошить от всех людей. Или какой-то периферийный город в Калифорнии? Черт его знает. Для Калифорнии было холодновато, для Нью-Йорка — слишком чисто. Асептический пейзаж без единого человека. Ружицкий кружил по пустым улицам, зашел в несколько домов: повсюду одно и то же. Порядок, хотя и не слишком педантичный, спокойствие; легкий ветерок, вздымающий опадающие желтые листья, укладывающиеся в сложные узоры на покрытых цветами кустарниках, заполнявших клумбы. Осень и весна, легкая прохлада — но это, скорее, уже психическое впечатление.

Ружицкому уже не хотелось разыскивать владельца этого сновидения. Он сделал так, что на углу появился магазин с современнейшим чудесным оружием. Он снял с полки гранатомет и через окно запулил атомную гранату в сторону ближайшего парка. Он надеялся на то, что вид атомного гриба призовет создателя этого недоделанного мира. А ничего. Тогда он разослал во все стороны автоматических разведчиков. Рычание их реактивных двигателей было единственным конкретным звуком, которое он слышал с самого начала визита здесь. Он терпеливо выжидал, следя за появляющимися на экране компьютера данными. После этого он сотворил для себя стаканчик виски. Странно. В радиусе тысячи километров не было ни единого живого существа. То есть, либо творец данного мира в настоящий момент находился на противоположном полюсе, либо его здесь совершенно не было. Так что он получил материальное доказательство того, что сон может сниться даже и без хозяина. Ружицкий прикусил губу. Ждать больше не было смысла.

В яви шел дождь. Он слышал отзвуки капель, разбивающихся на стеклах окна в его кабинете. Ружицкий браво схватился с лежанки и подошел к письменному столу, зажигая лишь небольшую настольную лампу. Сейчас он толком не знал, чего делать. Несколько минут он просматривал на мониторе данные, касающиеся маньяков, но потом быстро это бросил. Псякрев, ведь он не был врачом. Разбудить Станьчика? Ружицкий глянул на часы. Зная жизнь, старик дрыхнул в первой фазе алкогольного опьянения, так что звонок мог привести лишь к пробуждению и присылке сюда Малого, а это ни к чему не вело.

Он подошел к окну, но тут же вернулся к столу. Вид вскипающих от дождя луж, освещенных фонарями автомобильной стоянки, ни в чем не мог помочь. Ружицкий чувствовал нечто странное вокруг. Какое-то невероятное сплетение обстоятельств. Прибытие Оли в клинику, перевозка туда же заключенного, властные родители девочки и Игоря, раз за разом твердящие: «Пан доктор, вы сотворили чудо!»… Но что-то весь этот его порядок разрушало. Силы хаоса, казалось, нагромождаются над тем, что он выстроил, над его методом. Следовало ли бояться? Во сне никто ему сделать ничего не мог. Онирические законы были непоколебимы. Но ведь бандит каким-то образом убивал. Наяву.

Ружицкий еще раз решил проверить. Единственным опасным предметом на расстоянии вытянутой руки были острые небольшие щипчики, служащие для извлечения скрепок из бумаг. В коридоре висел огнетушитель. Ну нет же, выругал доктор сам себя, ведь до сражения врукопашную не дойдет, поскольку это невозможно, а вот управление ним самим превышало возможности любого человека на планете. Никто и ничто без его согласия не вторгнется в сон, в рай и не останется в нем, если сам он того не пожелает. Во сне напасть на него невозможно никаким образом.

Бандит напал не во сне. Он сделал это в реальности. Полицейский, который неожиданно приоткрыл дверь, пошатывался; сделав несколько неуверенных шагов, он весь вспотел. Полы в коридоре были выложены звукопоглощающим ковром, так что никто ничего не слышал. Понятное дело, что приход полицейского зарегистрировали видеокамеры, но у охранников не было ни малейшего повода поднимать тревогу. Ведь это же полицейский. Быть может, он пришел к доктору о чем-то посоветоваться, или попросту перепутал дверь в туалет… Мужчина сделал несколько неуверенных шагов и вытащил из кобуры под мышкой пистолет. Ружицкий съежился в себе, никаких тревожных кнопок в кабинете предусмотрено не было. А позвонить по телефону он попросту не успеет.

— Ну и что? — Бандит, оставшийся во сне полицейского, когда тот проснулся, говорил ужасно невыразительно. — Я умею управлять людьми, а ты?

— Никогда этого не пробовал, — ответил Ружицкий инстинктивно. Вот странно, сейчас, уже увидав реальную угрозу, он успокоился. Древняя проблема «чудовища, спрятавшегося в подвале». Оно страшно до тех пор, пока остается неизвестным. Четко видимое в ярком свете, оно уже не столь страшное. — Да мне этого и не нужно.

— Я тебя убью, — тяжело дышал тот. — Донести не успеешь, а мне ничего не сделают.

И тут Ружицкий изумил сам себя.

— А ты умеешь? — спокойно спросил он.

Полицейский перезарядил пистолет и умело снял его с предохранителя. Профессионал. Движения были отработанными. А вот интересно, приобретал ли умения полицейского управлявший им бандит?

— Сейчас увидишь.

Он нацелился точнехонько в лоб сидевшего за письменным столом мужчины. Но вдруг в выражении его лица что-то изменилось.

— Не знаю, как сделал бы это святой Петр, — произнес он вдруг, акцентируя каждое слово, — но вот Че Гевара — наверняка именно так!

Полицейский приложил себе пистолетный ствол под подбородок и нажал на курок. Грохот, казалось, взорвал небольшое помещение, барабанные перепонки свернулись от боли. Кровь брызнула на потолок, тело рухнуло на пол. Ружицкий дернулся на стуле и, наверное, закричал. Он не знал, попала ли кровь ему на лицо, но инстинктивно начал его вытирать. А потом уже только сидел неподвижно, глядя на спадающие с потолка капли.