Татьяна Устименко - Хроники Рыжей (Трилогия)

Поняв, что сидящая перед ним чумазая оборванка и есть преданная нянюшка его строптивой возлюбленной, Генрих низко нагнулся и благодарно поцеловал красную, потрескавшуюся, покрытую ожогами руку пожилой женщины. Мариза всхлипнула и по–матерински нежно погладила черноволосую голову сильфа.

– И хорошо мы все жили, – сиплым от волнения голосом продолжил старый Гийом, – да вот пару дней назад налетело вдруг на наш несчастный замок огромное полчище всякой нечисти – демонов, горгулий и умертвий, и пожгло нас огнем беспощадным. Господин граф с сыновьями, и весь гарнизон в придачу, пали смертью храбрых – людей защищая. Графиню Антуанетту балкой обвалившейся убило, молодую хозяйку Марию демоны обесчестили и со стены сбросили, а графиня Луиза, наследником беременная, – тут лицо старика перекосило от невыносимого горя, – обгорела страшно и умерла в мучениях нечеловеческих, прямо на наших руках…

Генрих торопливо снял шляпу, желая почтить память безвинно погибших страдальцев.

– Вот однако, что я вам еще скажу, благородные судари, – старик испуганно перешел на едва слышный шепот, постоянно оглядываясь в сторону темного подвала, – похоронили мы их всех в склепе родовом, а между тем – прошлой ночью молодая графиня Луиза из гроба встала да на людей набросилась, двоих убила и кровь из них выпила… Утром же, как ни в чем не бывало – обратно в могилу улеглась!

Услышав подобные несусветные подробности, Генрих потрясенно отступил на шаг назад, споткнулся о балку и с размаху сел на землю.

– Так мы сегодня по новой гроб то ее закрыли, гвоздями заколотили и каменной плитой сверху завалили, – торопливо добавила Мариза, – но думаем, что ее это не остановит. Вот поэтому и побежали люди, как только темнеть начало…

– Это как так? – заикающимся голосом вопросил Марвин, бледнея и стуча зубами. – Сама встала что ли, без магии, без некроманта?

– Слышал я о подобном, – вмешался в беседу молчавший до этих пор дракон. – Случается такое, если вдруг в тело умершего, с каким–то недобрым умыслом, сразу после гибели – вселится один из высших демонов!

– Уж не сама ли Ринецея, случаем? – робко предположил Марвин.

– Но зачем? – с сомнением протянул Эткин.

– А вот это надобно узнать и пресечь, – Генрих бесстрашно положил руку на рукоять Гиарды. – Покараулим–ка мы, други, восход луны, да посмотрим – что из всего этого получиться!

Вышедшая из–за облаков луна обливала землю холодным, мертвенным светом. Причудливо изогнутые тени сплетались в рисунок непонятный, нечеткий, но в высшей степени зловещий. Прочно расставив ноги и опершись на эфес Гиарды, Генрих бдительно всматривался в окружающую их опасную полумглу, из последних сил сопротивляясь липким тенетам наползающего сна. Да что же это такое? Наверное, сами Пресветлые боги отвернулись от них сегодня и вздремнули, подчиняясь убаюкивающим чарам неведомой магии, казалось, так и витающей над незадачливыми демоноборцами. Эткин, прикорнувший под сенью полуразрушенной стены, вновь в полной мере воспользовался своей удивительной способностью сливаться с внешней средой и весьма достоверно изображал огромный валун, если бы не громоподобный храп, выдававший его с головой. Марвин, неловко опершись на собственные колени локтями белоснежных рук, пальцы которых так и остались сложенными в каком–то магическом пассе, умудрился задремать посередине творимого заклинания. Словно не выдержал натиска противодействующего волшебства. Да это же это такое! Генрих вздернул медленно клонящуюся на грудь голову и прислушался. Померещилось? Приснилось? Барон был готов поклясться, что не ранее чем секунду назад, его бдительный слух уловил осторожное шебуршание, раздавшееся прямо под его ногами, в глубине подземелья. И этот шум не могли производить живые обитатели замка, потому что он лично снабдил Гийома и Маризу деньгами из своих запасов и посоветовал пробираться в Силь, гарантируя что одно упоминание имени Повелителя обеспечит им теплый и радушный прием.

– Марвин! – барон бесцеремонно тряхнул друга за плечо, пытаясь разбудить. – Ты ничего не слышал?

Но вместо ответа, некромант бесчувственной колодой повалился на бок, так и не выйдя из сонного транса.

– Эткин! – громко позвал сильф, но дракон продолжал храпеть столь сладко, что становилось понятно – колдовские чары и не собираются добровольно отпускать гиганта из своих гибельных объятий.

– Да что же это такое? – на этот раз вслух выкрикнул Генрих, вскакивая на ноги, совершенно обескураженный и сбитый с толка. – Почему лишь один я оказался не подвержен воздействию враждебной магии?

И словно стремясь развеять его сомнения, тонкое лезвие Гиарды, магического клинка, созданного демиургами, засветилось ослепительным, разгоняющим тьму сиянием. Магия вступила в схватку с магией.

Но демоны не собирались сдаваться без боя. Вскоре под настилом из гнилых досок, ненадежно прикрывающих вход в усыпальницу рода де Брен, возникло синеватое, гнилостное свечение, сопровождавшееся разъяренным шипением. Словно кровожадные болотные духи, жаждущие теплой человеческой крови, приняли брошенный им вызов и торопились ввязаться в бой не на жизнь, а на смерть. Вонючие ленточки тумана, сильно смахивающие на омерзительных бесцветных червей, заструились изо всех щелей и отверстий в основании фундамента, скручиваясь в кольца, немедленно обвивающие сапоги Генриха. Первого же подобного прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы барон ощутил цепенящий холод разверзнувшейся могилы, несомый демоническими выделениями. Де Грей громко выругался и отскочил в сторону, поводя перед собой накалившимся лезвием рапиры, острый кончик которой рдел алым светом падающей звезды.

– Спаси меня Аола! – с надеждой выдохнул барон, услышав утробный, лающий хохот, нарастающий в недрах подземелья.

Волна оглушительных звуков, напоминающая апофеозное крещендо смертоносного гимна, бьющего по нервам и жилам, достигла своего апогея. Доски настила взвились высоко вверх, буквально выбитые чем–то или скорее кем–то, пробудившимся от долгого сна, и гулко ворочающимся в недрах тесного, каменного подвала. Темная сила выплеснулась наружу, и Генрих крепче сжал рукоять клинка, готовясь встретить неведомого противника. Но неожиданно, гадостная вонь и гнилостный свет сменились легкой, убаюкивающей мелодией, печально напевающей о несбывшихся мечтах. Из подземелья медленно, не касаясь ногами земли, выплыл невесомый, хрупкий женский силуэт, облаченный в белые одежды. Рука Генрих невольно дрогнула, он опустил рапиру и отступил назад, уступая дорогу незнакомой даме.

Точеная фигурка, окутанная то ли свадебным, то ли погребальным покровом, плыла прямо на сильфа. Трогательно склоненную головку, наводящую на мысли о сломленном бурей бутоне экзотического цветка, скрывала плотная вуаль, увы, ничуть не колышущаяся в такт нежному дыханию. Непрозрачный покров венчал веночек из увядших лилий. Округлившийся стан усопшей красавицы напомнил барону о том душераздирающем положении, в котором пребывала на момент гибели несчастная жертва – готовившаяся стать матерью, наполнив отзывчивое сердце Генриха новой порцией скорби. Мертвая Луиза тянула к нему бледные руки, взывая о милосердии. Повелитель, не в силах вынести это воистину жалостное зрелище, положил Гиарду на землю и преклонил колено: