Виктория Угрюмова - Дракон Третьего Рейха

— Наша мало, немца много, до леса подаваться надо, — поделился мыслью Колбажан.

— Ох, Маметов, лесная твоя натура, — хмыкнул Перукарников. — А ежели заблудимся? Лес-то незнакомый, и болот для таких ротозеев, как ты, в нем найдется немало. И учти, что это тебе не зима и они не замерзшие.

— Ой, матинка ридна, — спохватился Жабодыщенко. — Знов же цей клятий миномет пхати поперед себе скризь кущи!

— Не верещи, — окоротил его строгий и справедливый командир. — Ты ж не сам его пхаешь: тоби Маметов, Перукарников и Сидорчук допомогалы и зараз допоможуть. Так я кажу, хлопци?

— Да куда же я денусь с вашего праздника души и тела? — заинтересовался Иван.

— Ты, Перукарников, свои дурнувати байки припини, бо получишь жабодыщенский миномет як переходящий прыз за перемогу в гуморе.

— Та отож, — взбодрился Жабодыщенко.

Они бы препирались еще какое-то время, однако со стороны раздался призывный и протяжный клич Маметова:

— Командира! Танка след оставлять, моя находить, моя находить!

— Чуешь, — почухал в затылке Тарас. — Не то Маметов захворив, не то нимця знайшов. Не знаю, що краще.

Разглядывая уходящий вдаль гусеничный след, партизаны почувствовали легкое недоумение.

— Куда это, едрит его корень, он лыжи навострил? — изумился Перукарников. — Неужто дорогу знает?

— Танка один быть, — уточнил Маметов. — Далеко ехать, бегом торопиться!

Салонюк снял с шеи бинокль и изучил пространство вплотную.

— Здаеться мени, там за долами лисок видниеться…

— Що завгодно, товарышу Салонюк, — взмолился минометоносец, — тильки не знову у лиси ховаться.

Командир проигнорировал эти горестные вопли:

— Бачишь, фриц точинисинько розумие, куды едет, бо пре нагло, як до себе до хаты!

— А там, глядишь, где-нибудь поблизости и наш брат партизан найдется!

— Знайдется не знайдется, а ворожа техника кататься як сыр в масли не должна. А должна буты пидирвана та порушена як класс. Не дамо ворогу кочевряжить нашу землю… Та и не нашу — теж не дамо! Так шо ничого сперечаться, Жабодыщенко, та дывиться на мене, як чорт на попа. Зараз же треба витпралятысь!

Переноска тяжестей на дальние дистанции пробуждает в отдельных людях просто-таки нечеловеческий аппетит.

Следуя за танком по проторенной им же дороге, все бравые партизаны чувствовали себя неплохо, за исключением одного. Трагическая фигура Жабодыщенко, тащившего в объятиях миномет, могла пробудить муки сострадания у любого гуманиста. Однако его боевые товарищи гуманистами явно не были.

Любопытно, что громоздкое оружие не только не отбило у Миколы охоту чем-нибудь обстоятельно перекусить, но и усиливало это страстное желание. По этой причине Жабодыщенко постоянно отставал от своих товарищей и отвлекался на посторонние объекты, рассматривая их на предмет гастрономического применения.

На цветущем лугу было почти негде развернуться: цикады, кузнечики и прочая живность славного бойца еще не привлекали, зато, попав под сень деревьев, он буквально расцвел.

Вопросы, которые мучили пытливый ум Салонюка и не давали покоя образованному Перукарникову, абсолютно Николу не интересовали. Была зима — не стало зимы; был танк — и тоже исчез, ну и что? Летом в лесу гораздо больше съедобного: ягоды там, грибы, фрукты дикорастущие. Главное, отыскать их и каким-то образом определить неядовитые. С этим у него всегда возникали определенные проблемы.

Итак, впереди широко шагает озабоченный отсутствием танка Салонюк, давший крепкое партизанское слово извести врага под корень; следом, подозрительно оглядываясь и хмурясь, топает Перукарников — и нет в его распоряжении теории, которая вразумительно бы объяснила резкий переход от зимы к лету, от снега к жаре и от хутора Белохатки к незнакомой и неизученной местности. Следом пыхтит Жабодыщенко с минометом, облизываясь на каждый гриб и ягодку.

Радуется летнему отпуску и передышке в боях практичный Сидорчук: ему хорошо уже оттого, что нет ни фашистов, ни комиссаров, ни бесконечной пальбы и взрывов, ни осточертевшего снега. Вот если бы куда-то выкинуть тяжеленный «блин» от миномета — счастье было бы еще более полным.

И с ящиком мин замыкает шествие совершенно спокойный Маметов, которому достаточно знать, что где-то есть немцы (но они далеко), а вот есть товарищи (и они близко) и когда-нибудь он попадет домой, в Ташкент, где много солнца, много чая и ласковая мама.

Впрочем, эта идиллия продолжалась недолго. На тринадцатой минуте похода по лесу Жабодыщенко резко вырвался вперед и вбок. Его внимание привлек ядовито-желтый громадный гриб шляпкой в полосочку. Он утвердился возле потенциального продукта на коленях и принялся обнюхивать находку. Перукарников заволновался:

— Ты гляди его не пробуй, а то нам с Маметовым придется тебя тащить вместе с твоим дурацким минометом!

Жабодыщенко испустил тяжкий вздох, какой обычно удается только виноватым слонам:

— Та я трохи дывлюся, не бийся.

— Знаю я твое «трохи дывлюся», — укорил его Перукарников. — А кто в прошлом месяце гнилой картошки наелся? Бона добра, вона добра, только приморожена — передразнил он. — А потом Салонюк меня заставил тебя выхаживать. Так что гляди мне: чтоб ни-ни, ясно?

— Та куда ж яснише! — недовольно пробурчал Жабодыщенко.

Он демонстративно поднял голову и стал с преувеличенным интересом разглядывать дальние деревья, дабы пристыдить товарища и показать тому всю напрасность и неуместность подозрений. Да! Он, Жабодыщенко, покушать любит и не видит том ничего зазорного. Таким аппетитом могут похвастаться только люди с чистой совестью. А чистой совести не стыдятся.

Вот тут-то и приметил он нечто завлекательное на одной из зеленых веток, а потому со стайерской скоростью рванул в ту сторону, надеясь, что уж эта находка обязательно окажется съедобной.

Ошалевший Перукарников устремился следом. Он ничего не понимал, но знал наверняка, что Жабодыщенко с его знаменитым аппетитом может наворотить такого, что потом век не расхлебаешь.

Внимание Салонюка, Сидорчука и Маметова привлекли дивные звуки: писк, возня и громкое бегемотье пыхтение, аранжированное людоедским рычанием голодного Миколы.

Выскочив на небольшую полянку, они увидели, как трясется густая крона и кренится толстенький ствол, а Жабодыщенко обеими руками вцепился в огромный апельсин (или мандарин — разберешь разве?) и пытается оторвать его от ветки.

Мандарин же в свою очередь вцепился в спасительную ветку ручками и ножками и отчаянно кричит:

— Я не фрукт, я Хухичета! Пусти, пусти!

Багровый от напряжения, взмокший Микола тряс добычу и приговаривал.

— Та шо ты кажешь?

— Я никогда не обманываю, я настоящий Хухичета! И совершенно несъедобный! — жалобно голосил несчастный «фрукт».