Андрей Белянин - Охота на гусара

Но уж, видимо, такова судьба тех, кто истинно радеет лишь о благе Отечества, а не о чинах и наградах. А Фигнер… да тьфу на него, господа!

С наступлением ноября погода становилась всё хуже и хуже. Как уже упоминалось, рано выпавшие снега превратили лесные ночёвки наши в сущее мучение. Прямо какая-то беспрерывная система насильственной закалки организма. Одежда не просыхала, мы (хотя и по другой причине!) тоже, французы в плен ловились такие мокрые – хоть выжимай.

Вечор опять приснился Конфуций, донимал цитатами и примерами из жизни мудрых мужей. Если появится ещё раз, пойду жаловаться прапрапрапрадедушке. Пусть лучше опять Клеопатру пришлет, с ней и поговорить есть о чём и просто посмотреть – одно удовольствие…

Сердечно и слёзно расставшись с благородным Орловым-Денисовым и добрейшим Сеславиным, мы направили поиск между дорогами Ельненской и Мстиславовской, то есть прямо меж корпусами Жюно и Понятовского, которые на днях должны были выступить на Мачино и Червонное. Этот поиск доставил нам шесть голодных офицеров, сто девяносто шесть некормленых артиллеристов без орудий и до двухсот голов тяглового рогатого скота. Почему французы их не слопали, ума не приложу! Наши ели потом, вроде ящур не попадался…

Но радости на сердце не было. Таскать из неприятельской армии по двести-триста человек, конечно, весьма полезно для тонуса и Родины, но уже не доставляет того жаркого интереса, которым полыхали первые начинания наши. Тем паче что армия наступала и без нашей помощи, а как-то раз, столкнувшись с отдыхающими полками Раевского, кинулся я в избу его со всей душой, как к уважаемому и именитому герою.

Но что же встретило меня? Равнодушие и презрительные насмешки! Одни шипели о том, что нет никакой опасности партизанить в тылу неприятеля. Другие уверяли, будто бы я намеренно преувеличиваю подвиги свои. Третьи вообще порицали светлейшего за то, что даёт свободу действий таким «неблагонадёжным» типам, как я! Ограждённый чистой совестью (и расписками на три тысячи шестьсот пленных!), я смеялся над этими нападками. Но как же горько было у меня на душе…

– Да ну вас, козлы вы все! – суммировав впечатления свои, громогласно объявил я и дал дёру. Говорят, в ставке Раевского часа три народ лежал копытами вверх в обмороке от того, что их так «опознали»…

Но разве же не был я прав?! Противники мои не могли выставить в ответ ничего, кроме раздувания щёк и тыканья пальчиками в обильные награды, но кто не знает, как и за что они достаются… Поплотнее запахнув свой мужицкий кафтан и гордо вздёрнув отросшую бороду, ушёл я в леса с честью продолжать начатое.

А на следующий день было обнаружено позорное бегство Храповицкого. Многократно упоминаемый отставной майор уланского полка под шумок тихо дезертировал в мимо проходящий корпус генерала Дохтурова. Догонять и возвращать ослушника никто не разбежался, мы уже про себя предали беглеца анафеме, но тут он неожиданно объявился, красный как рак, с докладом о том, что светлейший меня к себе требует. Не-ме-длен-но!

– А не накажут ли, часом, Денис Васильевич?

– Всё может быть, Бедряга, но Бог милостив – если не расстреляют, вернусь…

– Так, может, нам с вами пойти, отобьём, если что…

– Отбивать меня у самого Кутузова?! И думать не сметь! Михаил Илларионович, он… просто хочет поговорить о… поэзии, вот!

– Святой вы человек, Денис Васильевич, – на прощание перекрестив меня иконой Казанской Божьей Матери, прослезился верный Бедряга. – И всё же… если вдруг какие негоразды… так нам из штаба вас забрать легче, чем потом из Сибири выковыривать!

Смех сказать, но на свидание сие провожали меня, как на плаху. Хотя доподлинно известно, что светлейший имеет характер мягкий и отходчивый, а гневен лишь к врунам и ослушникам, коими мы никак, не являемся. Вроде бы… наверное… если, конечно, Храповицкий чего лишнего не натрепал. Однако же времени на размышления не было, пришлось незамедлительно садиться на коня и мчать во всю прыть.

До указанной деревеньки (название сокрыто из соображений конспирации) оказалось не более трёх вёрст, избу главнокомандующего мне указал первый же встречный мальчишка. Как говорится, «вдали Кутузова курень один, как звёздочка сверкает»! Меня встретили, спешили, обыскали и долженствующим образом сопроводили. Великий фельдмаршал сидел в натопленной горнице, рядом навытяжку стояли подоспевший Храповицкий и князь Кудашев.

– Ну заходи, заходи, герой! – Светлейший добродушно мне улыбнулся, показывая, что нисколько не рассержен. Я опустил глазки долу и сделал самое сокрушённое лицо. – До сей поры только наслышан был о делах твоих, а ныне уж старику захотелось на тебя воочию полюбоваться. Что скажешь?

– Невинен, ваша светлость…

– Аки девица красная, – приветливо кивнул фельдмаршал. – А ещё что?

– А ещё… здравия желаю, ваше превосходительство! – вовремя вспомнил я и коротко поклонился, звонко прищёлкнув шпорами.

– Ну вот, поздоровался, уважил… – Главнокомандующий указал мне на лавку, давая знак сесть. – Хотел поговорить с тобой, Денис Васильевич, о делах службы партизанской. Не тяжела ли?

– О нет, что вы! – с готовностью удивился я. – Каждый день бить французов на свежем воздухе – это и здоровью полезно, и Отечеству приятно.

– Так-так, какой ты лихой, право… А ведь трудновато, поди, без поддержки регулярных частей? Ни сна, ни отдыха, ни полевой кухни, одни враги кругом, небось целыми днями с коней не слезаете…

– По-всякому бывает, – состорожничал я, не зная, куда он клонит, – мы не жалуемся, даже во вкус вошли. Партизанство, оно как курение – вредная привычка, а затягивает…

– Ну уж не скромничай! – Он вновь добродушно ухмыльнулся и единым мановением руки попросил князя с майором удалиться. – От набегов твоих России польза великая, а за то, что мужиков на войну поднял, – отдельное спасибо! Только не забудь по изгнании Наполеона их на мирную жизнь направить. А то ведь так и будут с топорами по буеракам шастать, мосты жечь, экипажи под откос пускать…

Я деликатно покивал. Кутузов выдержал паузу и, наклоняясь ко мне, столь же мягко спросил:

– Слышал, будто бы обижают тебя. В подвиги не верят, расписки юхновские в учёт не берут, лихости и храбрости не дают признания, так ли?

– Ещё обзываются…

– Как? На такого героя?!

– «Отродьем Чингисхановым» дразнят, – подавляя вздох, пожаловался я, – корнями татарскими попрекают…

– Вот и дураки, – ровно отметил светлейший, гладя меня по голове. – А ведомо ли им, умникам, что многие фамилии достойные от татарских кровей идут? «Кутуз» – сильный, «сувор» – храбрый, Корсаков, Карамзин, Басманов, Юсупов и иные оттуда же.