Алексей Калинин - Амулет колдуна

Следуя его примеру, поступили и остальные участники нашего похода, я же подошел к Павлу и ткнулся головой в плечо: «Не переживай ты так. И ты можешь сказать Татине слова такие, что у нее заблестят глаза и шерстка пустит искры. Ой! Все время забываю, что вы люди не можете ни искр пускать, ни когтей нормально выпустить».

«Спасибо, Кешка, за поддержку. О как, даже стихами заговорил. Завтра наберусь смелости и признаюсь, что она мне нравится, а там будь что будет. А сейчас давай спать!» — с этими словами Павел погладил меня по голове и прижал к себе. В таком положении я побыл некоторое время, пока он не начал посапывать, а затем осторожно освободился из объятий. Не люблю я телячьих нежностей, не мое это, даже коробит слегка, когда лезут грязными руками.

Немного посмотрев на посапывающего Павла, я отошел поближе к затухающему костру, искр он не выбросит, а тепло с детства люблю. В просветах крон сверкали ледяные звезды, они бесстрастно смотрели вниз на нашу компанию, перемигивались друг с другом. Я любил иногда поваляться на крыше и поглазеть на скопище этих серебряных огоньков. Казалось, что глаза многих благородных котов смотрят на нас и хотят что-то сказать, но у них не получается. И вспомнилось то время, когда я маленький упал с забора, пытаясь допрыгнуть до этих серебряных огоньков и до желтого блина луны.

Вот и сейчас я снова засмотрелся на черную вуаль неба, с вкраплениями маленьких далеких звезд, и заметил, как одна звездочка покатилась вниз. В людском мире принято загадывать желание, когда звезда падает вниз, поверю этим суевериям и загадаю — чтоб нам поскорее вернуться домой. Звездочка тем временем продолжала падать вниз по спирали, постепенно увеличиваясь в размерах, конечной точкой приземления выбрала нашу стоянку.

Я подумал, что ошибся и спутал звезду с большим светлячком, слегка даже подосадовал — такое желание пропало, когда это светящееся создание подлетело ближе и превратилось в маленького человечка со стрекозиными крылышками. Человечек в голубом костюмчике, состоящем из жилета и обтягивающих трико, держал в руках небольшую дубинку и маленький фонарик.

Заметив, что я за ним наблюдаю, человечек подлетел поближе, улыбнулся, подмигнул и… вдарил дубинкой промеж глаз. Дальше накатила темнота, казалось, все звезды скатились на землю, а меня засасывает в себя бездонное черное небо. И ведь засосало же.

Вот за что я полюбил пробуждения в этом мире, так за то, что они всегда радуют новизной и неожиданностью. На сей раз я пять минут не открывал глаза, отдавшись на волю других чувств. Обоняние подсказало, что мы еще находимся в лесу, и я все также лежу возле костра. Потухший очаг при помощи ветра пытался натолкать мне в нос угольной пыли. Слух же выдал столкновение качающихся ветвей, шорох трущихся стеблей высокой травы и многоголосое попискивание, в котором ясно угадывалась членораздельная речь. Но добила меня чувствительность, когда с неким злорадством доложила, что я связан, не туго, но крепко, зато никаких болевых ощущений, кроме шишки на лбу, не замечено.

На вкус проверять пока нечего, кроме куска веревки в пасти, поэтому я решил открыть глаза. Ого! Да сколько же их здесь? Тысячи три, никак не меньше. Над нами, подобно мошкам теплым летним вечером, роился целый сонм пищащих и машущих слюдяными стрекозиными крылышками человечков.

Пол их можно определить по одежде, кажется, женщины одеты в розовые накидки, в мужском же наряде преобладали зеленые и голубые тона. Все они переговаривались тонкими голосками, махали ручками, порой переворачивались с ног на голову и уже в таком виде вели беседу. Будь я в другом положении, то охотно бы похохотал над их ужимками и забавными движениями, а сейчас надо перекинуться парой мыслей с Пашкой, если таковой имелся в наличии.

Повернув голову, я смог убедиться, что таковой имелся (то есть в наличии), причем тоже связан и с кляпом во рту. Ему не привыкать, поэтому и лежал тихонько на ветвях увядшего папоротника, как поросенок на праздничном столе. А Татина и Крохм извивались как могли, и как не могли — тоже старались изогнуться. В глазах написаны все яркие слова и выражения, которые мне известны по ругани Маргариты Павловны на пьяного мужа и еще пара неизвестных, но не менее душевных и горячих.

Даже лошади опутаны за задние ноги и привязаны к стоящим неподалеку деревцам, им оставалось нервно подергивать ушами и косить на нас выпуклыми глазами.

«Павел, что это за стрекозы нас спеленали и что им нужно от нас? И почему не сработал амулет, может, испортился?» — спросил я Павла.

«Кешка, я не знаю, кто это, и почему мы вновь связаны, и что им от нас нужно. Амулет же, похоже, действует, когда мне угрожает несомненная опасность. А так просто связали, и пока по отношению к нам не принимается никаких действий — он молчит. Давай подождем, что будет дальше, заодно узнаем, что этим крохам нужно» — вполне разумно ответил мой друг.

Ждать пришлось не долго, вскоре от общего роя отделился человечек, в котором я узнал ночного знакомца, и подлетел к Пашкиному носу.

— Прошу простить за неудобство пробуждения и временное пленение, это необходимая мера предосторожности, иначе вы раздавили бы нас как мух. Помним, как шли дела во времена Столетней войны, — горестно вздохнул человечек. — Простите, расчувствовался, сейчас я выну кляп, и мы с вами мирно поговорим, хорошо?

Павлу ничего другого не оставалось, кроме как кивнуть. Человечек подлетел к Пашкиному лицу и, уперся пяткой, обутой в зеленый башмачок, в основание носа. Кляп выскочил со звуком пробки из бутылки шампанского. Павел пожевал освободившимися, затекшими губами воздух, и начал возмущаться.

— А ну-ка развяжите меня и моих друзей, принесите свои извинения и чего-нибудь поесть, а то я за себя не ручаюсь!!! Вы еще не знаете, насколько я страшен в гневе!!! — закипятился Павел, — Да я сейчас… Пык. Мык. Мммм.

Кляп вернулся на свое насиженное место, и человечек вновь грустно вздохнул.

— Я ожидал такой реакции. Позвольте рассказать, почему вы оказались в такой ситуации, а потом решите — помогать нам или остаться в связанном состоянии до прихода волков. Извините за небольшой шантаж, — пояснил эльф.

Остальные мотыльки находились рядом и всем своим видом выражали солидарность с оратором. Кто-то уселся на ветвях кустов и деревьев, оживленно болтали и ногами и языками. На стебель пустырника вынырнули три муравья, оживленно потрясли усиками и пропали. Спустя несколько минут на меня пялилась целая стая рыжих муравьев, судя по лихорадочно дергающимся усикам — решали, кто первым пнет мое безвольное тельце.

— Мммм, ммм — пытался возразить Павел, остальные его поддержали, потом хор мычащих червячков постепенно стих и мы превратились в само внимание.