Оберон Ману - Апокалипсис every day (СИ)

В аэропорт Фридриха провожала вся милиция города. Сам он ехал впереди, на труповозе Виталия. Перед ним шла машина ГИБДД с мигающими маячками, сзади двигались легковые автомобили с пятнистыми людьми в масках. ОМОН. Внушительный кортеж.

— Да ты всё равно к нам вернёшься, — говорил Виталий. — Не сможешь ты больше без этого. Это как тундра, пустыня или горы. Кто хоть раз побывал, да душой почувствовал, того без конца туда тянуть будет. Как Феликса под воду.

Посмеялись.

— А ты что будешь делать? — спросил Фридрих.

— Да как работал, так и буду работать. Я теперь личность знаменитая. Могу себе по душе работодателя выбрать…

То же самое сказал Фридриху и полковник. Когда вся милицейская орава скопилась перед аэропортом, разогнав таксистов, и бойцы в масках, с короткими автоматами, весело смеялись происходящему. Каждый раз, когда Фридрих куда-то поворачивал голову, его взгляд натыкался на лес машущих рук.

Впрочем, не только милицейских… Цепкий взгляд банкира выхватывал из толпы знакомые лица: вот лейтенант из бани, вот милиционеры из дискотеки, а вот и бритоголовые с кладбища, заодно с весёлым могильщиком…

Подошёл личный представитель мэра, вручил скорбно памятный сувенир: неизбежную хохломскую роспись по огромной деревянной ложке. Вручил, попрощался, удалился.

— Ты у нас немец знаменитый, — с удовольствием говорил полковник, глядя тому вслед. — Тебя проводить ребята сами вызвались. Ты у нас вроде как личность легендарная. Про тебя столько всяких слухов ходит, что сам диву даюсь. Чего только народ не насочиняет!

— Боюсь, что не смогу отблагодарить их ничем соответственным, — грустно шутил Фридрих. — На пиво им, что ли, кошельком потрясти?

Майор Феликс, стоявший рядом с полковником, усмехнулся, по своей привычке.

— Да ладно вам, господин Ингер. Тут не в этом дело. Просто как иностранец какой по правительственной линии приедет, так потом то завод остановят, то ещё что. То театр пидарасов завезут, учитесь, россияне. То другая какая…

Махнул рукой.

— А ты — совсем другое дело. От тебя же никакого вреда, кроме пользы. Если какой другой иностранец деньги привезёт, то народ уже знает: всё украдут, а отдавать с нас возьмут. А ты деньги привёз, — а они и в дело пошли.

Фридрих смущённо потупил глаза.

— Ну, не поминай лихом, как говорится. Счастливого пути. И если уж что не то, извини, друг Фридрих. Просто мы так живём…

Не знаю, правда, насколько это продлится… Виталий, помнишь, пили мы тогда со знакомым твоим, историк который? Что он там говорил? Рыба какая-то, там, волы ещё?

Виталий задумчиво почесал свою макушку, поднял глаза вверх, припоминая.

— А! Это какой-то древнеримский древнеримлянин эпохи заката Рима писал про свои порядки. Что-то там типа: когда рыба к столу богача стоит дороже упряжки волов для пашни, то этому государству скоро кранты. Не помню точно. А что?

Феликс снова усмехнулся, подмигнул всем одновременно и тихо-тихо пропел:

— «Мы не сделали скандала, нам вождя не доставало…»

Полковник Мороз и Виталий как-то вдруг встрепенулись и одновременно, чуть слышно, как и майор, подхватили эту, какую-то, явно знакомую им всем, песню:

— «… настоящих буйных мало, — вот и нету вожаков…»

Прямой самолёт до Мюнхена летал только из Москвы. Поэтому пришлось делать вынужденную пересадку. Зашёл перекусить перед дорогой. В самолёте кормить будут. Но — не помешает, знаете ли. И вдруг — знакомое лицо.

Подошёл, пригляделся. Человек, объяснявший что-то своему спутнику, поднял голову.

— Господин — ирландец?

— А! — узнал его ирландец. — Это не вас я полгода тому назад учил в самолёте, что в России надо пить водку, чтобы выжить?

— И я — выжил! — широко улыбнулся Фридрих.

— Вижу, вижу, — удовлетворённо заметил ирландец, оглядывая немца с головы до ног цепким, хозяйственным и покровительственным взором.

— Выжил, поумнел, набрался впечатлений. Вернёшься, — садись писать книгу. Станешь богатым и знаменитым. Одна беда, как говорят русские, — получится сплошная «чернуха».

— Тогда мне придётся уклониться от вашего совета…

Фридрих склонил голову и верхнюю часть тела в шутливом поклоне.

— Судя по моим личным впечатлениям, «чернуха» России больше не нужна. Если уж писать, то — «светлуху».

— Как говорит, — всё так же по-русски заметил ирландец. — И говорит, как пишет… Ну что же, русский ты выучил, а вот Грибоедова, вижу, не читал. А зря.

— Может быть, — беззаботно махнул рукой Фридрих. — Зато я читал кое-что у Достоевского. Знаете, что сказал этот известный писатель? Правда отличается от вымысла тем, что вымысел обязан быть правдоподобным, а правда — не обязана.

— Значит, писать всё-таки будешь, — удовлетворённо подвёл итог ирландец.

После чего широким жестом пригласил немца за свой столик и познакомил со спутником. Спутник оказался молодым французом, во второй раз посещающим Россию. Знакомый дальнего родственника, или родственник дальнего знакомого. Одним словом, господин ирландец взял над ним шефство, как говорят русские. И понемногу обучал русской жизни.

— Вы уже объяснили, что в России надо пить водку? — полюбопытствовал немец.

— Тренирую! — указал господин ирландец на початую бутылку. — Налить?

— Покажем необстрелянным бойцам! — согласился, улыбаясь, Фридрих.

Разлили в три пластиковых стаканчика. Залпом выпили. Ирландец и немец аккуратно занюхали рукавом. Француз пустил из глаз слёзы.

— Салага! — авторитетно произнёс Фридрих колоритный русский термин.

Ирландец отрицательно покачал перед собой пальцем.

— Салабон! Так — круче.

— Пожалуй, — согласился Фридрих.

Француз, не желая ударить в грязь лицом, как говорят русские, и чтобы показать, что и он кое-что смыслит в суровом языке, демонстративно оглядел зал, указал взглядом на аппетитную попку официантки, и шёпотом, чтобы не слышали посторонние, произнёс:

— Шарман, бля!

Ирландец и немец встретились взглядами, от уголков их глаз побежали лучики морщин, они прикрыли лица кулаками, и плечи их затряслись от беззвучного смеха.

Смена обещала быть достойной.

Когда самолёт приземлился, двигатели остановились, пассажиры загудели пчелиным роем, собираясь на выход. Фридрих по-прежнему сидел у окна, уткнувшись лбом в стекло. Он не хотел смотреть на степенных бюргеров и гостей города. Он закрывал страницу прожитой жизни. Впереди была другая, и её не стоило торопиться перелистывать.

Пассажиры вышли. В салоне стало тихо. К Фридриху, мягко ступая, подошла стюардесса. Потрогала за плечо.

— Господин?..

— Ну, вот и всё, — прошептал Фридрих. — Дороти вернулась в Канзас.