Владимир Кунин - Кыся-2

-- Это шутливо перефразированная русская пословица -- "Здравствуй, Дедушка Мороз, приходи на елку!". Так у нас в России дети приглашают Санта-Клауса на Рождественские праздники. А тот приносит им мешок с подарками. Вроде вас, Фридрих.

Черт меня побери! Я даже и не подозревал, что Таня знакома с ним настолько, что может называть его просто "Фридрих". Кажется, его друг-приятель профессор фон Дейн прочно занял место, когда-то принадлежавшее нейрохирургическому казаху со странноватой фамилией -- "Левинсон"...

Фон Тифенбах внимательно выслушал Танино вольное толкование пословицы, и, недобро ухмыльнувшись, жестко произнес:

-- Вы ошибаетесь, Таня. Мне далеко не всем детям хочется делать подарки к Рождеству.

Тогда, в тот последний день в Оттобрунновском доме Шредеров, я буквально кончиком хвоста ощущал, как Фридриху фон Тифенбаху не терпится послать всех, включая мою дорогую подругу Таню Кох, к чертям собачьим и, наконец, остаться со мной вдвоем!

Уже тогда, когда при знакомстве мы обменялись с ним всего одной-двумя ничего не значащими фразами, я сумел по достоинству оценить его подлинно интеллигентную сдержанность.

Узнав, что мы можем с ним КОНТАКТИРОВАТЬ, -- он не впал в мистический восторг, как Таня Кох, не устроил паническую истерику, как Эрих Шредер, -Фридрих фон Тифенбах воспринял КОНТАКТ как подарок судьбы, хвастать которым перед посторонними людьми было бы элементарно неприлично.

Он внимательно и терпеливо выслушал все наставления Хельги по "содержанию Кота в доме", кое-что даже записал и попросил разрешения изредка звонить, если у него возникнут кое-какие вопросы. И мы стали прощаться.

Эриху и Руджеро я, при всех своих иногда возникавших претензиях, был все-таки безмерно признателен и поэтому разрешил им слегка потискать меня и потереться носами о мою морду. А плачущую Хельгу, к которой у меня не было никаких претензий, я даже несколько раз лизнул в щеку, успев перехватить ревнивый взгляд Тани Кох.

-- Вы тоже в Грюнвальд, Фолькмар? -- спросил фон Тифенбах уже у машины.

-- Нет, Фридрих, -- ответил профессор. -- Мы с фрау Кох должны обязательно быть в клинике. У нас вчера был тяжелый операционный день, и сегодня мне нужно посмотреть парочку наших больных.

-- Не занимайте вечер, -- сказал фон Тифенбах и раскрыл передо мной дверцу своего "Роллс-Ройса". -- И не отпускайте фрау Кох. Вполне вероятно, что у меня возникнет одно забавное предложение на вечер. Где вас искать?

-- Клиника, автомобиль, дом... Все три мои номера есть в вашей волшебной трубочке.

Профессор помахал мне рукой, а с Таней мы просто расцеловались. Я даже успел спросить ее на ухо:

-- У тебя так все серьезно с фон Дейном?

-- А черт его знает... -- ответила она. -- Пока, вроде, да. Ты наворожил, что ли?

-- Нет. Этого я не умею. Тут я абсолютно ни при чем, -- сказал я и прыгнул на кожаное переднее сидение "Роллс-Ройса".

Интересно, можно ли от Мюнхена до Санкт-Петербурга доехать на "Роллс-Ройсе" без парохода? Просто по суше...

-- Я могу обращаться к вам на "ты"? -- спросил меня фон Тифенбах, как только мы отъехали от Шредеровских ворот.

-- Да, конечно! -- сказал я. -- Только на "ты". А мне как быть?

-- То есть?.. -- не понял он.

-- Ну, как я должен к вам обращаться?

-- Ну, если я тебе говорю "ты", то, как ты должен обращаться ко мне? Естественно, тоже на "ты" и по имени. "Фридрих" -- и все! Да, кстати... В этом умилительно фальшивом документе, который мне передал синьор Манфреди, стоят два твоих имени -- "Мартин" и "Кися". А на самом деле?

-- Это единственные два слова правды, напечатанные в этой бумаге. И то с ошибками. Не "Мартин" и "Киса", а "МартЫн" и "КЫся".

-- Мар-тЫ-иин... с трудом попробовал выговорить Фридрих и тут же отказался от дальнейших усилий. -- Нет! Это мне просто не по возрасту. А нельзя ли мне называть тебя "Мбртин"?

-- Нет, -- решительно сказал я. -- Тогда попробуй -- "КЫ-ся"... Это такое простонародное имя. И, пожалуйста, смотри на дорогу. Мы сейчас чуть не врезались в стоящий автобус...

-- Ах, прости меня, ради Бога! Как ты сказал? Повтори еще раз.

-- КЫ-ся.

-- КЫ-ися... Так?

-- Ну, почти так, -- пожалел я его. -- Попробуй еще раз. Без "и".

-- Кы-ся... Кы-ся... Кы-ся!..

-- Гениально! -- сказал я. -- А теперь не делай паузу между "Кы" и "ся". Попробуй сказать слитно -- "Кыся"...

-- КЫСЯ! -- превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.

-- Блеск! -- восхитился я. -- В качестве комплимента могу сообщить тебе, что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека, который с легкостью произносил бы русские слова или названия на полуграмотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами все овладели в совершенстве, а вот подлинное просторечие -- не дается! Все какая-то анекдотичная стилизация. Порой это так раздражает...

-- Как у нас в Баварии! -- подхватил Фридрих.

-- Возможно, -- согласился я. -- Я не так много сталкивался с баварцами.

-- А, вообще, откуда ты так знаешь языки?

-- Я их не знаю, -- признался я.

-- То есть как это?! -- поразился фон Тифенбах. -- А как же мы с тобой разговариваем?! Я же не говорю по-русски!

-- Телепатия, -- сказал я. -- Мы с тобой случайно и счастливо оказались настренными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ. Большинство Людей и Животных об этом понятия не имеет!

Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном ученом Конраде Лоренце, и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом! Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине...

И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, на испанском -- мне это было все до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-Шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьезные аварии...

Последнее время у нас в России почти по всем телевизионным каналам стали шпарить "зарубежку". Американские, английские, итальянские фильмы. В основном, американские.

Так вот, если раньше, еще года два тому назад, Шура почти каждый вечер куда-нибудь смыливался -- то в Дом журналистов, то в Дом кино, то на какую-нибудь тусовку или презентацию чего угодно, то теперь ему, бедняге, было просто НЕ НА ЧТО выйти из дому! Мы с ним переживали длительное, с каждым днем обостряющееся безденежье, и Шуре волей-неволей приходилось вечерами торчать дома. Со мной.

Или он вызванивал кого-то из очень верных бывших подруг, и спрашивал: "Не согласится ли Анечка... (или Лиза, или Катя, или Света...) в перерыве между двумя "Новыми Русскими" заехать к одному не очень "Старому Еврею" по фамилии Плоткин?"

Так как моему Шуре почти никто никогда из его бывших девах не отказывал, то Шура спешно наскребал на бутылку, варил готовые мясокомбинатовские пельмени для себя и подруги, оттаивал кусок мороженого хека для меня, и мы втроем усаживались у телевизора.