Владимир Тимофеев - Три кварка (из 2012 в 1982)

О том, что ерунда оказалась новым посланием от Синицына, я упоминать не стал. Мысленно перекрестившись и поблагодарив Шуру из будущего за то, что он, как обычно, растекся мысью по древу и облек свои гениальные рассуждения в недоступную для простых смертных форму.

– Это так, мысли всякие. О природе времени, материи и вообще, – с нарочитой небрежностью пояснил я, бросая тетрадку на стол.

– О времени? – Лена посмотрела на меня несколько странным взглядом, но, к счастью, дальше развивать эту тему не стала, переключив внимание на висящую на спинке кровати гитару. – А это твоя гитара?

– Моя.

– Можно?

– Пожалуйста.

Осторожно взяв инструмент, она несколько раз тронула пальчиком струны, потом вздохнула и протянула гитару мне:

– Знаешь, всегда мечтала научиться играть на такой.

– И как? Научилась?

– Не-а. У нас в семье только папа умеет.

– Молодец папа, – усмехнулся я, садясь перед Леной на стул и начиная подстраивать колки на «Кремоне».

– Да. Он молодец, – рассмеялась гостья. – А ты, как я понимаю, тоже умеешь?

– Ну, я, конечно, не Андрес Сеговия, но… могу кое-что.

– Сыграешь?

– Для тебя – все что угодно.

От таких слов Лена неожиданно покраснела, но затем все же оправилась от смущения и, чуть подавшись вперед, приготовилась слушать. Пристроившись на самом краешке казенной кровати, устремив в меня взгляд, закинув ногу на ногу, выпрямив спину и обхватив руками свою ну очень соблазнительную коленку.

Выдерживаю небольшую паузу, перехватываю поудобней гитару, медленно провожу рукою по струнам.

«Что же мне ей сыграть? Что-нибудь новенькое? То, что здесь еще не слыхали? А может, наоборот, что-нибудь совсем свежее, но пока не слишком известное?..»

Размышления длятся недолго. Пока одна (рациональная) часть мозга пытается подобрать подходящую для исполнения песню, другая (трансцендентная) уже раздает команды: «Нечего думать, играй что играется, пой что поется». И я пою. Неведомо что. То, что навеяно подсознанием.

«Господи! Что я пою?! Я же совсем не это хотел! Что теперь Лена подумает?»

Лена смотрит на меня не мигая. Рот слегка приоткрыт, грудь вздымается, глаза блестят… А я все продолжаю и продолжаю… Певец, блин! Тетерев на току!

«Все. Слава богу. Допел».

Жалобно тренькнув, гитара падает на кровать. Я ее почти ненавижу. Гитару, конечно, а не кровать. Медленно поднимаюсь со стула. В горле комок. Облизываю внезапно пересохшие губы.

Лена не отрывает от меня взгляда. Тоже встает, делает шаг навстречу. На шпильках она почти вровень со мной. Секунда, и ее руки уже на моих плечах. Еще секунда, и они обвивают шею. Губы у Лены мягкие, пальцы нежные, а язычок проворный и очень настойчивый.

Сопротивляться я ей не могу. Да и не хочу, если честно. Инстинкты в союзе с гормонами опять побеждают разум, плюют на все его бессмысленные потуги «остаться в рамках».

Поцелуи становятся все более и более страстными, на близость женщины организм реагирует так, как ему и положено. Одна рука уже шарит под блузкой, нащупывая застежки бюстгальтера, вторая скользит по талии вниз, подбираясь к самому «вкусному». Тела наши дрожат в предвкушении. К черту условности! К черту ненужные мысли! Пусть рушится мир, нас это сейчас не волнует. Есть только мы, и мы вместе, а все остальное – не важно!..

– Андрюха! Ты дома?

«Твою мать!»

Мы с Леной резко отрываемся друг от друга.

«Шурик! Скотина! Такую тему испортил!»

Лена прячется за меня и лихорадочными движениями пытается привести себя в относительно нормальное состояние, приличествующее каждой добропорядочной советской девушке. Поправляет прическу, юбку, застегивает пуговицы на блузке. «Ну да, все верно. Мы ничего такого не делаем. Просто… э-э-э… чаю вот решили попить. Чайника, правда, нет, но кого и когда останавливали подобные мелочи?..»

– Андрюха! Открой, дело есть, – продолжает барабанить Синицын.

Ругаюсь сквозь зубы и иду открывать. Отпираю замок, распахиваю дверь.

– Ну? Что хотел?

– Слушай, Андрюх, тут это, мысля одна появилась… – Шурик протискивается мимо меня и… замирает с отвисшей челюстью.

– Какая еще, к бене, мысля? – я пытаюсь оттеснить его в коридор, одновременно оглядываясь на Лену. Кажется, она успела привести себя в божеский вид и теперь как ни в чем ни бывало стоит у окна, изображая святую невинность.

Приятель вопрос игнорирует. Ошарашенно пялится то на меня, то на Лену, потом трясет головой, словно не верит увиденному, и начинает громко шептать:

– А это кто? Ленка, да? Ленка?

– Нет! Рабыня Изаура! – рявкаю я и самым решительным образом выпроваживаю его из комнаты. – Потом, Шура. Все потом.

Захлопываю дверь. Мысленно себя матерю.

Шурик, конечно, гад, но, в принципе, я ему благодарен. На самом краю меня удержал, приперся бы он чуть попозже и свой грех перед Жанной я бы не искупил никогда. Блин! За что мне такие мучения?! Две женщины, обе такие разные, но устоять ни перед одной не могу. И выбирать не имею права. Знаю, кто мне судьбой предназначен. Знаю, но прямо сейчас убить себя готов за подобное знание. За будущее, которое еще не свершилось. За прошлое, которого не было. За настоящее, в котором я самая обычная сволочь. Сволочь и бабник. Желал осчастливить весь мир, изменить его в лучшую сторону, а в итоге даже в себе не сумел разобраться. Смотрю на Лену и вижу, влюбилась она в меня не по-детски. А я, вместо того, чтобы честно признаться, что и мизинца ее не стою, все тяну и тяну. И чем дальше, тем все больше и больше запутываюсь в собственной лжи. Причем лгу я не только ей. Себя обманываю, думая, что «само рассосется». А вот хрен тебе, Андрей Батькович! Не рассосется. Как ни крути…

– А кто такая рабыня Изаура? – внезапно интересуется Лена.

«Во, блин, попал!»

– Э-э-э, – пробую найти объяснение и в конце концов нахожу. – Ну-у, это персонаж одного романа. Бразильского, кажется. Его в «Иностранной литературе» печатали.

Гостья на миг задумывается:

– Не помню такого.

– Давно это было, – я развожу руками и улыбаюсь.

Лена сразу же забывает о сказанном, отрывается от окна и одаривает меня многообещающим взглядом. Слова не нужны, она явно желает продолжить начатое. То, что было прервано появлением Шурика.