Катерина Снежинская - Дитя Ее Высочества (СИ)

На сей раз ему пришлось обойтись без ослика. Поэтому святой муж был, наверное, единственным, кто в этой процессии по-настоящему страдал. Ибо короткие и толстые ножки его давно разучились даже просто поддерживать не в меру раздобревшее в богоугодных ограничениях тело. А теперь их заставляли еще куда-то нести без малого четыре центала [3] 1 центал (центнер) = 45,36 кг. . А ножки — не ослик, они не казенные.

Но все дурное непременно имеет и обратную, положительную сторону. Невыносимые страдания епископа отразились на его лице такими терзаниями, которым бы позавидовали и первые мученики. И уже по этой причине процессия была овеяна атмосферой святости и смирения.

За святым отцом следовали все те же представители монашеских орденов. Сегодня они были облачены в рубища [4] Рубище — одежда из грубой, толстой ткани. . Головы их с выбритыми проплешинами тонзур были увенчаны веригами [5] Вериги — в данном случае — тяжелые железные шапки. . И на спинах всех без исключения святых братьев проступала кровь из ран, нанесенных во время самобичевания.

Такое смирение плоти вызывало уважение у простого люда, скромно и чинно расположившегося на тротуарах. Но столь суровые меры горожанам были непонятны. И, поэтому, монахам вновь не удалось завоевать всеобщей любви. Спасибо, хоть очистками и овощами не кидались. Иначе бы светлое шествие и вовсе превратилось бы в путь тех самых великомучеников.

Вслед за монахами шествовали король и молодожены. А потом уж и придворные в полном своем составе. Кающиеся паломники были босы и одеты только во власяницы. Правда, суровые рубашки, сплетенные из ранящего нежную кожу конского волоса, одеты были поверх исподнего. А у опытных царедворцев и вовсе имелись одеяния на невидимой постороннему глазу, но надежной мягкой подкладке.

Цвет аристократии государства, перебирая четки, монотонно возносили молитвы Отцу и Матери. Хор голосов, слитый в невнятное бормотание, вторил Его Величеству, который вел партию солиста. Данкан был единственным, кто не опускал глаза долу, а наоборот возводил свои невероятно синие очи к небу. Волосы его, расчесанные до шелковистого блеска, трепал легкий ветерок. И возвышенное лицо короля было белее утренних облаков. И то, что при этом он умудрялся двигаться вперед, не спотыкаясь и падая поминутно, являлось настоящим чудом.

Горожанам не найти было более яркого и возвышенного примера для благочестия. И при виде своего правителя, они без принуждения опускались на колени, осеняя себя святыми знамениями. Наверное, еще никогда Отцу и Матери не поступало столько искренних прошений об отпущении грехов, как в этот день.

Юные супруги превзошли сами себя. И если Ее Высочество, обряженная во власяницу, еще более чем обычно, напоминала ангела, то Его Высочество своим видом поражал. Вероятно у дворцового кастелянта не нашлось подходящей одежды черного цвета, поэтому принц начал свое паломничество в такой же, как у всех, серой грубой рубахе. Но она ничуть не портила его облик. Напротив, Дарин как никогда походил на сурового колдуна. Поэтому несколько выбивался из общего благолепия.

Процессия чинно прошлась по самым широким улицам города и почти добралась до собора. Но тут на пути появилась первая помеха. А помехой этой послужил королевский шут. Он, как и все шуты на свете, представлял собой существо злобное, склонное к черному юмору. Что пришло в его голову, так и осталось непонятным. Но Ниер вдруг решил, что придворные каются не слишком истово. И, с присущей ему поспешностью, шут решил немедленно исправить сие допущение. С помощь крапивного веника, нарванного на задворках.

Как мною уже было упомянуто, паломники шли босыми. И крапивные жала, прошедшиеся по натруженным на вымытых булыжниках ступням, возымели неожиданный эффект. Сложно было сказать, раскаялись ли дамы и кавалеры в своих прегрешениях еще сильнее, но чинное шествие вдруг превратилось в пляску святого Витта. Гул возносимых молитв неожиданно был прерван возгласами, более похожими на неуместные в данный момент проклятья.

Но конфуз мгновенно разрешился. Стоило королю, кажется, всей душою погруженному в молитву, шевельнуть бровью, как в хвост процессии немедленно метнулись стражники. И безобразие немедленно было прекращено, не успев начаться. Большинство горожан даже не смогли разобрать, что же произошло. И все было списано на то, что кому-то из нежных дам стало дурно.

Только мы с тобой знаем, мой дружок, чем закончилась шутка негодника. Тех, по кому прошлась крапива, из шествия тихо и незаметно удалили. И некоторым дамам, так непредусмотрительно давшим накануне обет посетить святые обители, все-таки пришлось совершить туда вояж. Развезли по монастырям и кавалеров, смевших оскорбить столь благостное утро неуместными замечаниями.

Конечно, это было всего лишь совпадение, но большинство вышеозначенных дам отличались склонностью к непомерной любви к сплетням. А некоторые из них и к маленьким дамским интригам. Тем самым, так дорого обходящимся Министерству Безопасности Короны. Потому что в подобных заговорах обычно концов не найдешь — одни слезы и сопли в три ручья. Но, поскольку факт злоумышления против короны установлен, то ведь надо же кого-то вешать? А кого? Не дам же…

Поехавшие же против своей воли преклонить колени кавалеры, так или иначе, но приходились казначею родней, либо имели в казначействе должности. А, может, вовсе их и не по монастырям развезли, кто знает? Вывод из этого может быть только один: не позволяй избалованной доченьке разбрасывать деньги направо и налево. Иначе из-за какой-нибудь несчастной серебряной маски можно и под крапиву шута угодить. Да так, что тебя потом и с факелами разыскать не сумеют.

А в остальном процессия прошла весьма спокойно. В соборе паломники прослушали проповедь епископа, которая вместо положенных двух часов внезапно сократилась до пятнадцати минут. Потому как святой отец, утомленный шествием, более и не выдержал. Нежно всхлипнул, как юная барышня, и изящно сполз по кафедре в обморок.

На месте его привести в чувство не смогли. Другой, заготовленной и подходящей к случаю проповеди, не обнаружили. Поэтому быстро отслужили торжественную службу и отправили благословленных на молебен молодожёнов каждого в свою сторону. Не пешком, конечно, а в каретах.

Перед тем как рассесться по экипажам, юные супруги отошли в сторону. О чем они говорили, нежно взявшись за руки — нам неизвестно. Так как за звоном колоколов даже люди с очень тонким слухом ничего различить не смогли. Но, с явным трудом расплетя с любимым мужем пальцы, принцесса поразила свидетелей особо одухотворённым и умиротворенным обликом. Принц же, по своему обыкновению, был мрачен. Впрочем, другого от них и не ждали.