Катерина Снежинская - Дитя Ее Высочества (СИ)

Главарь это уловил и ему сия перемена очень не понравился. Он поднял руку, жестом обрывая и гогот, и диспуты.

— Я смотрю, наше веселье не по вкусу сиятельным господам? — усмехнулся красавец. — Но вам придётся потерпеть. Вы тут наши земли топчите, а за топтание платить следует.

— Сколько? — невозмутимо поинтересовался Его Высочество.

Главарь задумался. Такой реакции от предполагаемых жертв он не ожидал. Обычно, оказавшиеся на их месте, начинали угрожать, взывать к совести и жалости, либо пытались запугать собственными титулами. До сей поры никто не начинал сходу торговаться.

— По десять золотых с носа, — помявшись, решил главарь.

Принц чуть поморщился.

— Дороговато, но жить всем надо, — он одной рукой отвязал с ремня кошелек и швырнул его под ноги красавцу. — Тут как раз десять. Вопрос снят?

Черноволосый не поленился наклониться сам, и даже сунувшегося было помочь «брата» в сторону отпихнул. Поднял кошелек, взвесив его на руке. В его волооких очах загорелась совсем не романтичная алчность.

— Нет, не снят, — протянул он. — Пожалуй, мы вас с собой прихватим. Ежели вы лорды не только благородные, но и богатые, то мы с вас и поболе стрясем. Жить-то и впрямь надо.

— Вот хоть бы раз, хоть бы один удовольствовался малым, которое малым не является, и убрался восвояси! — посетовал принц, удрученно покачав головой. — Нет, что не говори, а людей сгубит именно грех стяжательства.

— А ты это собственному отражению часто говорил? — рассматривая потолок с самым невиннейшим видом, поинтересовался герцог.

— Но я-то априори сильнее, — веско возразил Дарин. — Кто из этих горячих поклонников мужских объятий твой осведомитель?

— Да вон тот, рыженький такой, — показал подбородком юноша, — который в левом коридорчике застенчиво прячется.

— Значит, ему мы удовольствие доставим в последнюю очередь, — кивнул принц.

— Брат, — потрясенно ахнул Далан, — я и не подозревал в тебе подобных склонностей.

— Я же имел в виду его удовольствие, а не свое.

— Это вы об чем говорите-то? — подозрительно прищурился главарь, начавший догадываться, что его самого вместе с братьями самым гнусным образом оскорбляют.

Только вот суть оскорблений до него дойти никак не могла. От дочки судовладельца, которую они как-то держали в плену, дожидаясь пока любящий папаша выкуп соберет, он подхватил не только дурную болезнь, но и умение выражаться довольно правильно и почти изыскано. Обычно на жертв это действовало, придавая облику красавца таинственности. Но вот расплести паутину в словоблудия благородных сам он мог не всегда.

— Говорю, что ты со своей сворой шавок, мне определенно надоел, — с непередаваемым апломбом оповестил его принц. — Давайте, доставайте ваши ржавые тыкалки — и закончим на этом.

— Это он об чем? — повторил вопрос красавца кто-то из его «братьев».

Герцог, привалившись к стене, тихо кис от смеха.

— Бра-атик, — выдавил он из себя сквозь смешки, — ты в своей пафосной речи не учел, что тыкалками можно назвать не только оружие. Правда, ржавые… тыкалки — это уже странно.

Его Высочество недовольно глянул на ухохатывающегося герцога. Чего благородный Дарин действительно терпеть не мог, так это казаться смешным или нелепым. И, обычно, стремился свидетелей своего неудобного положения побыстрее отправить в мир иной — пусть там компрометируют. С уже умершими принц проблемы решать собирался гораздо позже. По окончанию собственного скорбного пути.

А поскольку неудачно выбранное слово — это еще не повод вырезать сердце родному брату, да еще и младшему, да еще и почти любимому, то собственное недовольство пришлось срывать на ни в чем, в общем-то, неповинных разбойничках. Поэтому дальше дело пошло прытко. В смысле, динамично, потому что «братья», может быть, и хотели бы попрыгать, укорачиваясь от шипящего разбуженной змеей клинка Его Высочества, но кульбитам мешали узкие коридоры, низкие потолки и собственные разбойничьи стати.

Поэтому им, бедным, только и оставалось, что прокляв родную маму, родившего сыночка на погибель, и собственного атамана, на эту погибель приведшего, быстренько, одному за другим, умирать. Принц мог быть доволен. Многие из «братьев» моментально раскаялись в грехе стяжательства, так свойственного «свободному» люду. Вот только покаяться они не успевали. Ну, не воспринимать же последнее «буль!» или «аркх!» за полноценную исповедь!

Далан, благоразумно решивший под ногами у брата не путаться, забрался опять в нишу и, приобняв усаженную рядом Латицию, чтобы и она могла полюбоваться прилюбопытнейшим зрелищем, громко комментировал происходящее. Причем комментатор явно был на стороне разбойников и горячо переживал их поражения, морщась и вскрикивая при каждом удачном выпаде Его Высочества. Не пережившая в свое время любовной горячки женщина, переживала молча.

— И вот, дамы и господа, настал тот эпический момент, когда живые позавидовали мертвым! — патетически воскликнул блондин, наблюдая за попытками последнего, оставшегося в живых разбойника, незаметно уползти с поля боя прочь.

Этим самым, завидующим мертвым, был застенчивый рыжий, на которого указал герцог. Он действительно не только завидовал сейчас братьям, потому что сомневался, будто обещанное черноглазым дьяволом с кривой ухмылкой удовольствие, действительно ему понравится. Но и проклинал минуту, когда решил рассказать главарю о двух господах, готовых платить полновесным золотом за никому, в общем-то, неинтересную информацию.

Уползти ему не дали. Просто наступили на спину, пригвождая подкованным сапогом к каменному полу. И содрали с головы косынку! Рыжий заворочался, что-то протестующе пища, краем глаза заметив, что тот самый кривогубый демон вытирает его косынкой окровавленный клинок. Бравый разбойник едва не расплакался. Ну, победил ты — молодец! Издеваться-то зачем?

«Как же так? — удивилась юная принцесса при виде двух собачек. — А мне говорили, что блуд — это грех. Но ведь собачки — твари Божьи?»

Мой юный друг, ты не забыл еще о прекрасной и нежной принцессе при одном взгляде на которую даже солнце бледнело? Конечно, увлекательнее наблюдать за честными, благородными и решительными героями. Ведь ничто не может порадовать твоего маленького сердечка так, как рассказ о битвах, схватках и победой над злодеями. Но ради правдивости и целостности повествования, нам придется вернуться к нашим дамам. Тем более что их путь тоже нельзя назвать ровным.

Два юных дворянина — смелый господин и его верный слуга — под платьем которых скрывались очаровательные выпуклости прекрасной принцессы и ее чуть менее прекрасной спутницы, без проблем покинули монастырские земли и выехали на тракт. И по нему продолжили свой вояж, предпочитая ночевать в стогах сена, а не в придорожных трактирах. Потому что эти заведения с тех пор остались неизменными.