Terry Pratchett - Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов)

Анафема жила здесь уже месяц. Если не считать миссис Хендерсон, которая теоретически присматривала за домиком, а практически не отказалась бы присмотреть и некоторые из ее вещей, если бы ей представилась такая возможность, она ни с кем и парой слов не перемолвилась. Ее принимали за художницу, чему она не препятствовала. Здесь была именно такая местность, которая могла нравиться художникам.

Дело в том, что эта местность была неимоверно живописной. Окрестности деревни были великолепны. Предположим, Тернер и Лэндсир повстречали в пабе Сэмюеля Палмера и решили написать один большой пейзаж все вместе; а потом позвали Стаббса, чтобы он пририсовал лошадей – даже у них не получилось бы лучше.

И это было самое печальное, потому что именно здесь все и произойдет. По мнению Агнессы, во всяком случае, которое она высказала в той книге, которую Анафема позволила себе потерять. Конечно, осталась картотека, но это было уже совсем не то.

Если бы Анафема полностью контролировала свои мысли – а рядом с Адамом никто не мог полностью контролировать свои мысли – она бы заметила, что как только она пытается более глубоко задуматься о том, что в нем странного, ее мысли сразу же ускользают в сторону, как гуси по воде.

– Оп-па! – вдруг заявил Адам, проигрывая в голове возможности, которые предоставляет книга прекрасных и точных пророчеств. – А она говорит, кто выиграет чемпионат Англии?

– Нет, – сказала Анафема.

– А в ней есть космические корабли?

– Не слишком много, – сказала Анафема.

– А роботы? – со слабой надеждой в голосе спросил Адам.

– Извини…

– Тогда мне это не годится, – заявил Адам. – Что же такого в будущем, если в нем нет роботов и космических кораблей?

Примерно три дня, печально подумала Анафема. В будущем есть примерно три дня.

– Хочешь лимонаду? – предложила она.

Адам колебался. А потом решил взять быка за рога.

– Слушайте, извините, что спрашиваю, ну, в общем, это не личный вопрос, вы – ведьма? – прямо спросил он.

Анафема прищурилась. Так, миссис Хендерсон придется перестать совать свой нос, куда не следует.

– Некоторые могут сказать и так, – ответила она. – На самом деле я оккультист.

– А-а. Ну так! Тогда конечно. Отлично! – воодушевился Адам.

Она оглядела его с ног до головы.

– Ты точно знаешь, кто такие оккультисты? – спросила она.

– Ну конечно, – заверил ее Адам.

– Ну, если тебе так спокойнее, – улыбнулась Анафема. – Пошли, я и сама, пожалуй, выпью лимонаду. Да, и… Послушай-ка, Адам Янг…

– Что?

– Ты подумал: «У меня с глазами все нормально, и не надо их проверять», правда ведь?

– Кто, я? – смутился Адам.

С Бобиком вышла осечка. Он никак не хотел заходить в дом. Он припал к земле перед крыльцом и глухо рычал.

– Да пошли, глупыш, – уговаривал его Адам. – Это же просто Жасминный Домик. – Он смущенно повернулся к Анафеме. – Обычно он сразу все делает, как только я скажу.

– Его можно оставить в саду, – сказала Анафема.

– Нет, – сказал Адам. – Нужно заставить, чтобы он слушался – я читал. Там говорилось, что дрессуровка – дело важное. И еще там было, что любую собаку можно выдрессуровать. Папа сказал, что его можно оставить, только если он будет дрессурованный. Ну, пошли, Бобик. Заходи.

Бобик жалобно взвыл и умоляюще посмотрел на Адама. Короткий хвост пару раз ударил по земле.

Голос Хозяина.

С неимоверным трудом переставляя лапы, словно шагая против ураганного ветра, Бобик прокрался в дом.

– Ну вот, – гордо сказал Адам. – Молодец!

С шипением потух еще один уголек Преисподней…

Анафема закрыла дверь.

Над дверью Жасминного Домика всегда висела подкова. Ее повесил самый первый хозяин, сотни лет тому назад, когда Черная Смерть была последним криком, и он посчитал, что лучше предохраняться любым способом.

Подкова покрылась ржавчиной и вековыми наслоениями краски, поэтому ни Адам, ни Анафема не обратили на нее никакого внимания. И не услышали легкого потрескивания, которое всегда издает, остывая, металл, только что разогретый добела.

Какао Азирафеля совсем остыло.

Тишину в комнате нарушало только шуршание переворачиваемых страниц.

Время от времени с улицы доносился стук, когда потенциальные покупатели магазинчика «КИС: Книги Интимного Свойства», расположенного по соседству, ошибались дверью. Азирафель не обращал на это внимания.

Время от времени он открывал рот, чтобы выругаться, но вовремя останавливался.

Анафема так и не расположилась здесь как дома. Ее инструментарий был кучей свален на столе. Очень интересной с виду кучей. Такая куча получится, если шамана вуду на полчаса запустить в магазин научного оборудования.

– Круто! – вымолвил Адам, с горящими глазами устремившись к столу. – А это что за треногая штука?

– Это бого-теодолит, – отозвалась Анафема из кухни. – Чтобы размечать лей-линии.

– Чего? – озадаченно спросил Адам.

Она рассказала про лей-линии.

– Ну да, – сказал он. – Неужто?

– Именно.

– Везде-везде?

– Да.

– Ни разу не видел. А здорово – кругом всякие невидимые силовые линии, а я их не вижу.

Не так уж часто Адам слушал, что ему говорят, но это были самые увлекательные двадцать минут всей его жизни. Во всяком случае, всей его жизни за этот день. Никто в семействе Янгов не имел привычки стучать по дереву или сплевывать через плечо. Единственная уступка, которую они делали сверхъестественному, состояла в том, что когда Адам был чуть младше, они притворялись, что Санта-Клаус залезает в дом через каминную трубу [23] Если бы Адам в те дни был уже в полной силе, Рождество в доме Янгов было бы безнадежно испорчено обнаружением трупа толстого старика, головой вниз воткнутого в дымоход. .

Так что он изголодался по любым вещам, имевшим к оккультным учениям большее отношение, чем Праздник урожая, и ум его впитывал все, что она говорила, как стопка промокашек впитывает воду.

Бобик свернулся под столом и глухо рычал. Он начинал всерьез сомневаться в себе.

Анафема верила не только в лей-линии, но и в котиков, китов, велики, джунгли, хлеб из немолотого зерна, бумагу из макулатуры, белых южноафриканцев из Южной Африки и американцев практически отовсюду, вплоть до Лонг-Айленда и включая последний. Она не подвергала свои убеждения классификации. Все они были спаяны в одну огромную, цельную веру, по сравнению с которой та вера, которая двигала Жанной д’Арк, выглядела бы праздным пустословием. Что же до передвижения гор, то по этой шкале она достигала по меньшей мере пол-альпа. [24] Следует заметить, что большинство людей редко достигают больше 0,3 альпа (30 сантиальпов). Для измерения силы веры Адама понадобилась бы шкала от 2 до 15.640 эверестов.