Андрей Чернецов - Сети зла

По акценту, с которым он говорил на латыни, Орланда определила уроженца Артании. Скорее всего, лex. Точно так же разговаривала одна из сестер в их обители, Моника, которая требовала от послушниц, чтоб они обращались к ней не иначе, как «пани».

— Успокойтесь, пан… Э-э… Будря?

— Ну да, Будря! — возмутился седоусый, как будтo девушка свершила ужасное святотатство. — Пан Будря из Большого Дупла, что под Ракшавой!

— Ну да, конечно же, — покладисто согласилась. — Под Ракшавой. А я что говорю?

— Нет, это я мувлю! — упирался лех.

— Да-да, а как же.

Свяжешься с этими пьяницами — потом хлопот не оберешься.

— За кем следишь? — надвигался на нее Будря.

Как бы от него отвязаться, Христе Спасителю? А то орет так, что тут сейчас вся городская стража Тартесса соберется. Посвящать его в то, что у Орландины есть сестра-близнец не хотелось. Вдруг Ласка не сказала о ней леху.

Напустила на себя как можно более таинственный вид.

— Это государственная тайна…

Шумный пан мигом захлопнул рот. И тоже приосанился.

— Разумею, — понизил голос.

— Никто не должен знать…

— Бей меня Перкунас! — стукнул он себя кулаком в грудь. — Груб… то есть могила!

— Тут рядом, — ткнула пальцем в сторону Анубисова храма, — окопались…

Что б ему такое наплести? В голову, как на грех, лезла только одна «чупакабра».

— Здрайцы? — догадался Будря. — Изменники? Надо же! Бедные еретики. Впрочем, так им и надо.

— Пан догадался, — подтвердила зловещим шепотом.

— Я мувил. Я паненке мувил, цо тут заговор, — самодовольно пригладил усы лех. — Велика збродня.

— Мне нужно туда пробраться, — вполголоса затараторила девушка. — Раздобыть кое-какие документы. Но, боюсь, мое появление могут встретить весьма нелюбезно.

— Ха! — подбоченился пан. — Пусть только попробуют что-то сделать. Я им! Не будь я Будрей из Большого Дупла. Это какой-нибудь худородный Мудря из Козлиных Кучек струсил бы и удрал от парочки подлых здрайцев. Но мы, Будри, никогда не отступали перед опасностью и не бросали друзей в беде!

Вот так новый друг-приятель выискался. Но не переборщила ли она?

— Вы, любезный пан, оставайтесь здесь, в засаде. Если что, я дам вам сигнал.

— Сигнал?

— Да. Пришлю вам… своего вестового…

Сунула леху под нос котомку, откуда тотчас же подал голос, а затем и выбрался сонный и недовольный Ваал.

— Крыса! — с омерзением отшатнулся Будря.

«Ви-ю! — фыркнул пушистик. — Сам такой!»

— Это кусик, — заступилась за питомца Орланда. — Специально надрессированный. Служит для передачи важных сообщений.

— Разумею-у! — уважительно покивал головой пан. — Мудро придумано. Кто в такой твари заподозрит посланца? Побыстрей бы прочь сбежал.

— Стало быть, достопочтенный, — констатировала приказным тоном. — Спрячьтесь получше и ждите посланца.

— Так есть! — вытянулся пан, подтянув пивное брюшко. — А… — Замялся. — Важные паперы, проше паненку, мы добываем?

«Мы!» — хмыкнула про себя послушница.

— Очень важные.

— Бей меня Перкунас! Так, може быть, сам пан круль… царь узнает?

— А как же, — легко согласилась Орланда, для которой местный правитель был не более чем пустым местом. — Обязательно узнает. Он-то меня и послал. Вот, у меня даже специальный знак имеется!

Показала ему свой медальон. Будря поцокал языком и с благоговением прижал руки к груди.

— Тогда, може быть, паненка мувит слово пану крулю о таком себе Будре из Большого Дупла? Пусть бы ясный пан круль сделал Будрю центурионом!

Ну и загнул. Сразу видно, что лех. За небольшую службишку и прямо в центурионы. Но разочаровывать пана не стала.

— Скажу, скажу. Почему бы не сказать?

— Дзенькуе бардзо, пенкна паненка. Пусть Перкунас даст тебе многих лет жизни и жениха красивого и богатого.

У меня уже есть… Жених, — горько улыбнулась она ему на прощанье.

На ее счастье, злобной бабки, пытавшейся в прошлый раз огреть Орланду метлой, сегодня не было. Зря только переживала, готовя покаянную речь.

Жрец-настоятель (язык не поворачивался называть его священником), конечно, узнал скандальную единоверку, однако проявил поистине христианское смирение и милосердие.

Внимательно выслушав сбивчивую и запутанную мотивацию того, зачем девушке понадобилось попасть в библиотеку, он поначалу наморщил лоб, потом пожевал губами и, наконец, согласно кивнул.

Сделав приглашающий жест, повел ее куда-то длинной вереницей коридоров, показывая по пути местные святыни.

Орланда мысленно чертыхалась, останавливаясь перед очередным изображением или изваянием Анубиса Мемфисского, представленного здесь в самых возможных и даже невозможных ипостасях. Местная иконография, мягко говоря, не совсем вписывалась в церковные каноны. То же можно было сказать и о трактовке еретиками ряда евангельских сюжетов.

— Так, здесь у нас скрипторий, — пояснил настоятель, когда они вошли в большую светлую комнату, где на столах были разложены папирусные свитки и листы драгоценного пергамента, над которыми трудились пять или шесть переписчиков книг — чахоточного вида парни в черных хламидах.

Завидев начальство, молодые люди прервали работу и повыскакивали из-за столов.

— Продолжайте, продолжайте, дети мои! — велел им отец Рамсес.

Брат Нефертум, — обратился он к самому старшему. — Тут к нам обратилась за помощью наша сестра по вере. Ей нужно помочь. Проводи ее в книгохранилище и покажи… — Что-то прикинул в уме. — Да, скорее всего, раздел «Е».

Тощий и бледный мужчина с изможденным лицом крестообразно сложил на груди руки и согнулся в поясном поклоне.

— Все, вверяю вас заботам брата Нефертума, а сам удаляюсь, — улыбнулся настоятель. — Нужно готовиться к вечерней мессе.

— Спасибо вам большое, святой отче, — горячо поблагодарила Орланда.

Бледнолицый провел ее в огромное полутемное помещение, уставленное шкафами и ящиками, доверху заполненными футлярами, в которых хранилось то, на страницах чего «оживали мертвые и говорили немые».

«И как он только здесь ориентируется?» — удивлялась девушка, завороженно наблюдая за тем, как ловко лавирует Нефертум в этом беспорядке.

Видно было, что библиотекой никто всерьез не занимается.

Не то что у них в обители Марии Магдалины. Там все стеллажи для большей сохранности книг были даже застеклены. Дорого, да. Но покойная матушка Сибилла ничего не жалела для любимого дела, которому отдавалась всей душой.

А здесь…

Пыль, полное отсутствие какой-либо вентиляции и при этом неимоверно высокая влажность. Отсюда запах прелой кожи и гнили. Наверняка, многие свитки испорчены.

Глава переписчиков вдруг стал, как вкопанный.

— Итак, дочь моя. Насколько я понял, тебе нужны старые египетские рукописи…