Андрей Чернецов - Сети зла

В их задачу входила защита стен и баррикад, обслуживание метательных машин и котлов со смолой и, если дойдет до худшего, уличные бои.

В отряд отобрали самых крепких и боевитых горожанок, но при этом лишь трое имели какое-то представление о том, что такое война и воинская служба, и хотя бы держали в руках оружие.

Первая — крепкая сорокалетняя степнячка откуда-то из-за Гирканского моря, привезенная сюда двадцать с лишним лет назад артанийскими работорговцами и выигранная у одного из них в кости здешним матросом. К сегодняшнему дню она была почтенной матроной, женой оного матроса, ставшего капитаном, матерью пятерых детей.

Вторая — личность замечательная в своем роде. Карина Армая, глава местного цеха мясников. Здоровенная, грузная, с грубым красным лицом (так и тянет сказать мордой). Точь-в-точь злая великанша из сказки. Вопреки грозному облику, она тем не менее была женщиной доброй и спокойной. И больше, чем предстоящий не сегодня-завтра штурм, Карину огорчало то, что ее оторвали от детей и любимого мужа. Ей как умеющей обращаться с рубящими предметами доверили две сотни самых крепких дамочек, которым роздали мечи и секиры. Хотя она все отнекивалась и со смехом говорила, что истинное мастерство мясника не в том, чтобы с одного удара рубить туши пополам, а чтобы из туши в тысячу фунтов нарубить хотя бы тысячу сто.

И третья — разбитная и неунывающая бывшая маркитантка Мириам, родом из Иерусалима, ныне содержательница таверны.

Было еще несколько дюжин девиц со злым исподлобья взглядом и презрительной ухмылкой, словно приклеенной к губам. На пальцах блестели дутые перстни и браслеты из позолоченного серебра, а с губ слетали малопонятные словечки, похожие, впрочем, на те, что Орландина слышала дома от обитателей Нахаловки и Восточного предместья. Когда женская когорта получала оружие, они, не раздумывая, выбрали длинные ножи и демонстративно привесили их к поясу.

Несомненно, это были коллеги сераписских «Ночных кошек».

В нескольких отрядах, где они оказались в большинстве, быстро установился жесткий порядок, ничем не отличающийся от того, что царит в бандитских шайках, а кое-кто из «соколих» (так они себя называли) даже обзавелись смазливыми адъютантшами.

Будь у Орландины побольше времени, и вообще будь обстоятельства иными, прознатчица обязательно бы обломала им рога, но сейчас было не до того.

Она коротко переговорила с Кайлой — кем-то вроде атамана лихих девок, — и та пообещала, что не допустит беспредела среди своих и постарается вышколить оказавшихся в ее подчинении баб так, чтобы они хоть немного стали похожи на воинов.

Потянулись дни, заполненные муштрой.

Раскидав немногочисленных хоть что-то умеющих по подразделениям и сунув туда же хромых увечных ветеранов в качестве инструкторов, хилиарх Лепреон все дальнейшее свалил на Орландину.

Степнячка возглавила сотню арбалетчиц. Карина вместе с маркитанткой натаскивали пикинерш. При мысли об этих бедолагах у Орландины сжималось сердце. Дойди дело до настоящих боев — и они почитай все полягут.

А Орландина пыталась организовывать весь этот разношерстный сброд. Получалось у нее не очень. Спать она ложилась только глубокой ночью и вставала с гудящей головой. Дел было невпроворот.

Хорошо хоть, что ее воинству не приходилось обороняться от мужиков. Чтобы не давать лишнего повода к недовольству наспех собранной армии, стратег Алфей мобилизовал чуть ли не половину городских проституток, определив их в приданные каждой когорте солдатские походные бордели.

Тем не менее дней через десять врученное ей воинство стало хоть как-то походить на вооруженную силу.

Конечно, трех недель и даже трех месяцев не хватит, чтобы сделать из этой толпы бойцов, способных стоять против равного по числу врага в чистом поле. Но вот на стенах и улицах от них еще может быть какой-то толк.

Впрочем, похоже, у местного правителя выбора и в самом деле не было. Из-за нехватки людей в строй поставили не только многих юношей четырнадцати-пятнадцати лет, но и самых крепких тринадцатилетних мальчишек. Даже маленькие дети были собраны в отряды, чтобы было кому подносить дрова к котлам и собирать упавшие в город стрелы и снаряды катапульт.

Да, удружил ей этот самый Аргантоний.

Вот надо же, имя это еще месяц назад ей ничего не говорило. А теперь, выходит, этот хлыщ, вдруг заявивший о своих правах на трон, определяет ее судьбу. Вот, к примеру, возьмет Тартесс и прикажет ее повесить. Или в рабство продать.

Кстати говоря, обширная Тартесская провинция вовсе не горела желанием защищать своего как будто законного правителя.

В первые же дни осады регентский совет разослал с почтовыми голубями и тайными посланцами письма в другие города — с призывом-приказом: собирать ополчение и идти снимать осаду.

Головы троих посланцев были следующим вечером выстрелены из катапульты за городскую стену. Но кто-то добрался, да и не всех голубей подстрелили лучники смутьянов.

Но когда стали приходить известия из других частей этой древней земли, в столице распространилось глубокое уныние.

Горцы-иберы сообщили, что им все равно, кому платить подати, тем более что они все равно их давным-давно не платят и платить не собираются. А чужаки, чьи предки приплыли сюда, потому что собственная их родина были уничтожена богами, пусть сами разбираются со своими проблемами.

Богатая долина Тага ответила, что рады бы помочь, но они все больше мирные земледельцы и вряд ли смогут что-то сделать с бунтовщиками, но обещают молиться за успех законного государя (имени которого в письме мудро названо не было). Малака, второй по величине город тартесской земли, вообще воспользовалась случаем и подала августу прошение об отделении от царства потомков атлантов и даровании статуса вольного города в составе Империи. (Они это делали при каждом удобном случае.)

Местного царя. Кара XXX, за которого в случае чего ей суждено сложить голову, она видела лишь один раз, на параде, где удостоилась чести не шагать в рядах разномастного воинства, а стоять у трибуны, вместе с офицерами. (Здесь она к своему удивлению встретила и пана Будрю, которому так и не удалось улизнуть из города, но таки посчастливилось записаться в гвардейцы.)

Правитель был довольно красивым, хотя и хрупким белокурым мальчиком лет двенадцати-тринадцати.

Он смущался, нервно теребя пальцами край затканной золотом мантии.

— Ну и ну, — вздохнула тогда Орландина. — Плохи наши дела. Разве ж это правитель? Он, небось, недавно еще на горшок ходил.

— А ты помолчи! — достаточно зло прошипел Лепреон. — Будут тут еще всякие чумички язык распускать. Розог отведать не терпится? Сама тоже выискалась — царица Ипполита такая-сякая! — И добавил: — Знаю, что надо бы постарше да поумней, только вот другого правителя у нас не имеется.