Филип Дик - Валис [litres]

Если вспомнить, что попытка самоубийства Толстяка проистекала из глубокого отчаяния, прелесть его нынешнего положения как-то исчезает. Рядом с ним на кушетке из пластика и хрома толстая старуха продолжала сблевывать свои таблетки в пластиковый бачок, заботливо предоставленный администрацией. Подошедший санитар взял Толстяка под локоть, чтобы отвести в отделение, где ему предстояло провести две недели. Это отделение называлось Северным. Толстяк покорно последовал за санитаром из приемного отделения в Северное, где за ним снова защелкнули замок.

«Вот гадство!» – сказал себе Толстяк.

Санитар сопроводил Толстяка в палату – вместо шести коек там стояли две кровати, – а потом в маленькую комнатку для опроса. «Всего пару минут», – сказал санитар.

В маленькой комнатке находилась девушка-мексиканка, коренастая, с грубой темной кожей и огромными глазами. Невероятно темными и добрыми глазами: они были словно два огненных озера. Толстяк остановился как вкопанный, увидев эти пылающие, добрые, огромные глаза.

Девушка держала в руках журнал и показывала напечатанную картинку, изображающую Царствие Небесное. Журнал, как понял Толстяк, назывался «Сторожевая башня». Девушка, улыбающаяся Лошаднику, была свидетелем Иеговы.

Мягким, тихим голосом она сказала Толстяку (не санитару):

– Господь наш приготовил для нас место без боли и страха. Видите? Животные мирно возлежат вместе, лев и ягненок, как должны возлежать и мы, все мы, друзья, возлюбившие друг друга, не зная ни страдания, ни смерти, на веки вечные с Господом нашим Иеговой, который любит нас и никогда не оставит, что бы мы ни делали.

– Дебби, пожалуйста, покинь помещение, – попросил санитар.

По-прежнему улыбаясь Толстяку, девушка показала на грубо нарисованных корову и ягненка:

– Все твари, все люди, все живые создания, большие и малые, будут нежиться в тепле любви Иеговы, когда приидет Царствие. Вы думаете, это еще не скоро, но Иисус Христос уже сегодня с нами.

Закрыв журнал, девушка с улыбкой вышла из комнатки.

– Извините, – сказал санитар.

– Ни фига себе, – потрясенно пробормотал Толстяк.

– Она вас расстроила? Простите. Ей запрещают читать подобную литературу; наверное, кто-то подсунул.

– Все в порядке, – ответил Толстяк. Он был изумлен.

– Давайте запишем ваши данные, – начал санитар, вооружившись планшетом и ручкой. – Дата рождения?

«Ну ты и дурак, – подумал Толстяк. – Долбаный дурак! Бог здесь, в твоем долбаном сумасшедшем доме, а ты и не знаешь. Ты видишь Его, но не ведаешь этого. Бог уже вошел в тебя, а ты и помыслить такого не можешь».

Толстяку стало хорошо.

Он вспомнил девятый параграф своей экзегезы.

9. Он жил давным-давно, но по-прежнему жив.

Он по-прежнему жив, подумал Толстяк. После всего, что произошло. После таблеток, разрезанного запястья, угарного газа. После того, как его посадили под замок. Он по-прежнему жив.

Минуло несколько дней, и любимым обитателем психиатрического отделения стал для Толстяка Дуг. Этот крупный молодой гебефреник никогда не надевал нормальной одежды – постоянно ходил в больничной рубахе с открытой спиной. Женщины в отделении мыли, расчесывали и стригли волосы Дуга, поскольку сам он был беспомощен. Дуг не принимал происходящее с ним всерьез, разве что когда пациентов приглашали к завтраку. Каждое утро Дуг встречал Толстяка в ужасе.

– В телевизионной комнате обитают демоны, – говорил он. – Я боюсь заходить туда. Ты их чувствуешь? Я их всегда чую, когда прохожу мимо.

Когда заказывали завтрак, Дуг написал:

ПОМОИ

– Я заказал помои, – сказал он Толстяку.

– Я заказал грязь, – ответил Толстяк.

В центральном офисе со стеклянными стенами и запертой дверью медперсонал следил за больными и делал записи. Про Толстяка написали, что, когда пациенты играют в карты (это занимало большую часть времени, поскольку никакого лечения не проводилось), Толстяк участия в игре не принимает. Другие пациенты резались в покер и очко, а Толстяк сидел себе в сторонке и читал.

– Почему вы не играете в карты? – спросила санитарка по имени Пенни.

– Покер и очко не карточные игры, а денежные, – ответил Толстяк, опуская книгу. – Поскольку нам здесь не разрешено иметь деньги, в игре нет смысла.

– Думаю, вам стоило бы играть в карты, – заметила Пенни.

Толстяк понял, что ему приказали играть в карты, поэтому они с Дебби стали играть в детские игры вроде «пьяницы». Они играли в «пьяницу» часами, а медперсонал наблюдал из-за стеклянных стен и делал пометки в блокнотах.

Одной из женщин каким-то образом удалось заполучить Библию. Это была единственная Библия на тридцать пять пациентов. Дебби не разрешали читать ее. Однако как-то раз в коридоре, где персонал не мог наблюдать за ними – палаты днем запирались, чтобы пациенты не спали, – Толстяку удалось передать Библию, их общую Библию, Дебби, чтобы та быстро пробежалась по псалмам. Медперсонал знал, что они делают, и санитарам это не нравилось, но когда один из них отправился инспектировать коридор, Дебби уже прогуливалась взад-вперед.

Больные в сумасшедших домах всегда передвигаются с одной и той же скоростью, и никак иначе. Дебби, массивная и коренастая, двигалась медленно, как и Дуг. Толстяк, который всегда гулял с Дугом, подстраивался под его шаг. Беседуя, они час за часом кружили по коридору. Беседы в сумасшедших домах напоминают разговоры на автобусной станции, ибо и на автобусной станции «Грейхаунд» все томятся ожиданием, и в психиатрической лечебнице – особенно в закрытой психиатрической лечебнице графства – все тоже ждут. Ждут, когда смогут уйти.

В психиатрической лечебнице почти ничего не происходит, все совсем не так, как в романах. Пациенты на самом деле не сопротивляются персоналу, а персонал не убивает пациентов. Люди читают, или смотрят телевизор, или просто сидят и курят, или пытаются подремать на кушетке, или пьют кофе, играют в карты, гуляют, а трижды в день им подают еду. Время измеряют прибытием тележек с едой. К вечеру приходят посетители, они всегда улыбаются. Пациенты психиатрических лечебниц никак не могут взять в толк, почему гости из внешнего мира улыбаются. Для меня это и по сей день загадка.

Медикаменты, обычно называемые пилюлями, с нерегулярными интервалами подают в картонных стаканчиках. Каждый принимает торазин плюс что-нибудь еще. Вам не говорят, чем вас пичкают, и внимательно следят, чтобы пилюли были проглочены. Иногда сестры забывают и обносят пациентов одними и теми же лекарствами по второму разу. Пациенты, само собой, сообщают им, что приняли пилюли десять минут назад, но сестры все равно заставляют их проглотить еще одну порцию. Ошибка обычно обнаруживается в конце дня, однако персонал не желает беседовать с пациентами, в чьей крови циркулирует двойная доза торазина.