Татьяна Млынчик - Ловля молний на живца [litres]

– Пап? Что-то случилось… Я в скорой, меня везут в больницу. Я сознание потеряла. В Троицком соборе. Не знаю. Просто ни с того ни с сего. Не знаю. Мы сейчас… на Литейном. Да, похоже, туда же.

Скорая закатилась в ворота Мариинской больницы. Машу вернули на носилки, выгрузили из салона, рюкзак положили на ступни, по подъездной дорожке ввезли в вестибюль приемного покоя. Заполняли карточку, бумаги, поочередно подходила то одна, то другая медсестра, Маша снова и снова сбивчиво пересказывала то, что помнила про собор. Потом с полчаса лежала одна. Наконец среди людей, заходивших в больничный холл, заметила всклокоченного папу. Махнула ему с носилок, и он тут же подбежал. Сжал ее плечи, словно проверяя, на месте ли они.

– Мань! Что же стряслось? Где врачи?

– Пап, я не думаю, что они помогут…

– Почему это? Ты что? – Папа в панике оглядывался на регистратуру, очевидно ища глазами докторов.

– Помнишь происшествие на концерте? Там был не кабель, – Маша перешла на шепот. – Это из меня что-то. Электричество.

– Так… – Папа облокотился о край носилок и наклонился к ее лицу. Вена на его виске пульсировала. – И много раз… Это было?

– Раза четыре… Я думала, само пройдет. А в соборе себя ударила. И заикание… По-моему, от этого. – По ее щеке побежала слеза. – Я не понимаю, что же это… Я заболела.

– Нет, Мань, – твердо произнес папа, и его губы неестественно скривились, – не заболела.

– А что это тогда? – Маша шмыгнула носом.

– Ты двигаться в состоянии?

– Сначала не получалось, а теперь постепенно могу. Тело как будто затекло…

– Ясно. Жди, я с врачами разберусь, и поедем.

– Как?

– Наберись терпения. Все потом. – Он погладил ее по лбу и, путаясь в ногах, как будто выпил, зашагал в сторону приемного покоя.

Маша уставилась на плитку на стене. Такой обычно отделывают ванные комнаты. Мимо проследовал щуплый медбрат, как рикша, впрягшийся в инвалидное кресло, в котором сидел лысый старик. Ступни в черных измятых сапогах волоклись по полу. Старик окинул Машу беспокойным взглядом. Через пару минут папа вновь показался в конце коридора в сопровождении плечистого чернобрового врача, похожего на снеговика.

– Вам придется подписать отказ от лечения… Это непростая бумага, – торопливо басил снеговик недовольным тоном и сверкал глазами-льдинками, – если с ней что-нибудь произойдет, скажем, по дороге, пока вы ее будете перевозить… Вы, кстати, на машине?

– На машине… – Папин голос звучал рассыпчато.

– Так вот, если у нее случится еще один приступ… Диагноз ведь мы не ставили… Там могут быть непредсказуемые последствия. Вот за все, что будет происходить, пока она не окажется в руках у других коллег в лечебном заведении, вы сами, лично, несете ответственность. Вы это осознаете? Если… Хотелось бы, чтобы вы понимали последствия. Если она задохнется, к примеру, вас потом будут судить!

– Я все понимаю, это все ясно, – папа говорил скороговоркой. – Сейчас надо ее перевезти. Там уже все готово, в другом центре… – Он поправил очки. – У меня товарищ, главный врач в одной клинике…

– В какой?

– В хорошей… В одной из лучших городских клиник.

– Вы уверены, что все контролируете?

– Это же мой ребенок, не навредить же ей я намерен! Могу носилками воспользоваться, чтобы ее до машины транспортировать?

– Пользуйтесь, – вздохнул врач. – Давайте я выделю персонал, вам хотя бы до машины помогут. А пока пойдемте, бумаги оформим.

Папа взялся за борт носилок и подмигнул Маше.

– Куда мы поедем? – зашептала она.

– Тссс, Мань. В машину пересядем.

Вскоре к ним вразвалку подошел долговязый медбрат, и Машу выкатили обратно на улицу.

– Вы можете к шлагбауму машинку подогнать, я там свистну, – любезно сказал он папе.

Папа убежал за ворота. Медбрат подвез Машу к выезду из больницы.

– Что приключилось-то, подруга?

– Припадок какой-то, – равнодушно ответила она, глядя в листву у себя над головой.

Скоро она увидела папину машину рядом со шлагбаумом. Папа подошел к носилкам, поднял Машу на руки и погрузил в машину. Санитар вручил ему Машины кеды. Рюкзак кинул в багажник.

– А носки где?

– С меня вещи все слетели.

– Как слетели?

– Когда это произошло, с меня упала одежда… Даже белье.

– Знаешь, когда с людей одежда вот так слетает? – оживленно заговорил папа, усаживаясь за руль. Маша расположилась на заднем сиденье с ногами. Стоило отделиться от пропитанного медицинскими запахами подноса для тел, скорой помощи, цепких врачебных глаз, как тело стало подвижнее, словно в него закачивали какую-то целительную силу. Словно салон папиной машины был наполнен специальной целительной энергией дома. Маша смогла приподняться на руках и сесть.

– Одежда срывается с людей на подстанциях при ударах токами высокого напряжения. Я об этом не раз слышал от очевидцев. Так обычно происходит при летальном исходе…

– В смысле? – Маша приоткрыла окно. Хотелось дышать свежим воздухом.

– Когда насмерть бьет… Например, слышал про уборщицу, которая решила изоляторы мокрой тряпочкой от пыли протереть. А там триста тридцать киловольт. Конечно, ее нашли мертвую. И голую.

– Почему ты меня забрал?

Папа продолжал немо крутить руль.

– Пап?

– Потому что это не эпилепсия у тебя…

– А что? Ты знаешь, что это?

– Возможно. Помнишь, я говорил про прибор, который на тебя свалился в детстве?

– Помню. Я после этого стала заикаться.

– Да. И, похоже… Не просто заикаться. Еще кое-что произошло. Мы сейчас попробуем разобраться, – папа ответил словами майора Власова.

– Расскажи! Я ведь почти полгода гадаю! Я… я телефон заряжать могу руками.

– Вот как? Сможешь подробно все описать?

– А я что делаю?

– Не мне одному.

– А кому еще?

– Кьянице.

– Профессору Кьянице? Зачем?

– Боюсь, я один не совсем четко могу разобраться в природе происходящего…

– Это из-за того прибора? Но мне разве не надо к врачу?

– Если ты подробно нам все опишешь, будет проще. Не уверен, что врачи с таким когда-то сталкивались…

– Ты шутишь, пап? Прикалываешься надо мной?

– Я бы и сам очень хотел, чтобы это оказался розыгрыш и мы сейчас ехали в «Пицца хат», но нет, Мань. Не в этот раз.

Через полчаса он припарковался возле зеленого доходного дома с высоченной аркой на Кирочной улице.

– Жди в машине. Я скоро за тобой вернусь.

Маша принялась натягивать кеды. Мысли путались в голове, но радость, вызванная пониманием, что папа ЗНАЕТ и все-все наконец объяснит, затмевала мандраж. Дверь в машину распахнулась, и папа засунул голову в салон:

– Идти сможешь? Обопрешься? – Он подхватил Машу и помог ей вылезти из машины.

К счастью, квартира профессора Кьяницы располагалась на втором этаже и подниматься пришлось всего два пролета. Подошли к коричневой двери, рядом с которой громоздилась снизка потрепанных звоночных кнопок разных форм.