Генри Олди - Повести о карме

— Что так духи не заинтересуются им вновь. Что имя Рэйден приносит удачу. Что мальчик, став Рэйденом, ни разу не болел. Я не захотел спорить, наш сын остался Рэйденом.

— Всё верно…

Я вытер пот со лба. Оказывается, при рождении меня звали иначе? Кенсин? Ичиро? Имя Рэйден мне нравилось больше. «Гром и молния!» — смеялась бабушка, когда еще была здорова. Она стояла на крыльце и смотрела, как я вихрем ношусь по двору, лупя палкой по доскам забора. Я смеялся в ответ. Я и впрямь представлял себя божеством грома, колотящим в боевые барабаны [9] Рэйден (Рэйдзин) — бог-громовик, буквально «Гром и Молния». .

— Последний вопрос, Хитоми-сан, — напомнил господин Сэки.

Думаю, моя мать с самого начала знала, каким будет её третий вопрос. Просто не сразу решилась его задать.

— Скажите, Хидео-сан…

Она помолчала, сцепив руки под грудью.

— Кого вы любили больше: меня или свою досточтимую матушку?

Взгляд отца заледенел. Он что, выбирает? Выбирает прямо сейчас?! Но между чем и чем? Между любовью к матери и любовью к жене? Между правдой и ложью?!

— Я не хочу огорчать тебя, Хитоми. Но я вынужден говорить правду. К сожалению, свою мать я любил больше. Прости меня, если сможешь.

— Нечего тут прощать, — мать встала перед отцом на колени. Коснулась лбом земли, выпрямилась. — Я всегда это знала. Прости и ты меня.

— Нечего тут прощать, — эхом повторил отец.

— Не грустите, благородная госпожа Хитоми…

Настоятель Иссэн заговорил впервые с начала дознания:

— Любовь к родителям и забота о них — одна из первейших добродетелей. Уверен, если вам и доставалась меньшая часть любви вашего мужа, то лишь в сравнении с покойной госпожой Мизуки. Честность, другая несомненная добродетель вашего уважаемого мужа, свидетельствует в его пользу.

Мать благодарно кивнула настоятелю. В глазах ее, несмотря на то, что все складывалось наилучшим образом, читалась тревога.

— Переходим к опросу других свидетелей, — объявил дознаватель.

Сказать по правде, я был уверен, что на этом расследование закончится. Но нет, господин Сэки повернулся к зеленщику:

— Как ваше имя?

— Ацуши, мой господин.

— Ацуши-сан, вы можете задать три вопроса подозреваемому.

— Это Хидео-сан, значит?

— Здесь нет других подозреваемых. И поторопитесь!

— Хидео-сан, — выпалил испуганный зеленщик, — как зовут мою жену?

Отец пожал плечами:

— Вашу жену зовут Джун.

— Да, верно! — казалось, зеленщик искренне удивился. — А как звали мою первую жену?

— Увы, я не знаю.

Мой взгляд помимо воли вновь устремился к господину Сэки. Лицо дознавателя осталось непроницаемым.

— То есть, как это? Почему не знаете?! Вы, наверное, вовсе не Хидео-сан! А, понял! — Ацуши звонко хлопнул себя ладонью по лбу, словно комара пришлёпнул. — Она ведь, бедняжка, умерла, ещё когда мы жили в Осаке. Лихорадка её забрала, мою Мегуми. Вы её и не знали вовсе, и я вам не рассказывал. Давайте сейчас расскажу! Нас сосватали ещё детьми. Уж как я её любил, как лелеял…

— Ацуши-сан! У вас есть вопросы к подозреваемому?

— Что? Ох, простите! Я не знаю, что ещё спросить…

— Хватит, — дознаватель жестом велел зеленщику замолчать. — Следующий свидетель!

— Можно мне?

— Представьтесь.

— Икэда Наоки, стражник. Хидео-сан в нашем карауле главенствует. Служим мы вместе, вот.

— Спрашивайте.

Не думаю, что инициатива Икэды сильно обрадовала господина Сэки. Но возражать он не стал.

— Хидео-сан, помните? Дней десять назад…

Стражник наморщил лоб:

— Да, точно, аккурат десять дней! Мы с вами, толстяком Мэнэбу, а ещё с Керо, дурачиной эдаким, в карты играли.

Отец кивнул.

— Сколько вы в тот раз у нас выиграли?

Нисимура Керо, сидевший рядом, со злобой покосился на Икэду. Наклонившись, он сквозь зубы что-то прошипел сослуживцу на ухо. Икэда сдавленно ойкнул, зажал рот ладонью. Поздно: слово прозвучало. Азартные игры запрещены самураям указом самого сёгуна [10] Военный правитель, диктатор ! На запрет все смотрели сквозь пальцы — и самураи, и судьи, и хозяева игорных домов. Но признаться открыто, да ещё перед старшим дознавателем службы Карпа-и-Дракона?! Видят боги, не зря Икэда получил своё имя: Наоки!

Вот уж воистину Честное Дерево!

— Полагаю, — господин Сэки кашлянул со всей возможной деликатностью, — вы, Наоки-сан, не вполне верно сформулировали вопрос.

Тень улыбки тронула его губы:

— Позвольте вам помочь. Скажем так: если бы десять дней назад Хидео-сан вдруг решился нарушить указ сёгуна…

— Ага! — заморгал Икэда. — Если бы вдруг, да!

— …решился, значит, и сел бы играть с вами в карты. Сколько бы он мог у вас выиграть, учитывая его ум и наблюдательность, весьма полезные в этой запретной игре? Вы, полагаю, это хотели спросить?

— Благодарю покорно! — Икэда отвесил мудрому советчику самый почтительный поклон. — Именно это я, скудоумный, и имел в виду! Если бы, конечно!

— Думаю, — отец почесал в затылке, — в таком случае я мог бы выиграть около пяти моммэ [11] 1 Моммэ — серебряная монета достоинством в восемьдесят мелких медных монет (мон).. . Вряд ли больше, честное слово..

— Точно! Пять моммэ! А жалованье ещё когда будет…

Судя по вздохам Икэды, бо̀льшую часть этих денег проиграл он.

— Пять моммэ?! — ахнула мама. — И где же они?!

— Если бы я выиграл эти деньги, — отец развел руками, — я бы, конечно же, потратил их на лекарства для своей досточтимой матушки.

Я нисколько не сомневался, что он так и поступил.

— Вот ведь! — мать никак не могла успокоиться. Лицо её пошло красными пятнами, заметными даже под белилами. — Почему же ты мне не сказал?

Отец вздохнул:

— Если бы я сказал тебе, ты бы огорчилась. Ты бы стала требовать, чтобы мы на эти деньги купили новую обувь тебе и мальчику.

— Я? Стала бы требовать?!

— Разумеется. Ну, это в том случае, если бы я на самом деле остался в выигрыше. А так и спорить не о чем.

И матери, и отцовым сослуживцам было ещё что сказать. Но господин Сэки прервал их:

— Думаю, этого достаточно. Я объявляю о завершении дознания. Данной мне властью оглашаю свой вердикт. Фуккацу не имело место. Торюмон Хидео, ваша личность подтверждена, о чём будет составлен соответствующий документ. Поскольку подозрения госпожи Хитоми имели достаточные основания, она не понесёт никакого наказания за неподтвердившееся обвинение.

Он встал:

— На этом всё.

Не издав ни звука, мать начала заваливаться набок. Я бросился к ней, но отец успел первым: подхватил, не дал упасть.

— Рэйден, беги за лекарем! Скажи: Хитоми-сан плохо, она лишилась чувств!

И я побежал так, как ещё не бегал никогда в жизни.