Нил Шустерман - Итоги [litres]

Тоновики предпочитали избавиться от наночастиц в своих организмах и не признавали никаких форм искусственного продления жизни. От Астрид же требовалось именно это – жить долго и счастливо. Ну что ж! Набат привел ее на Кваджалейн, Гром сделал так, что она осталась одна, а Тон пожелал, чтобы она увидела Арию.

– Да свершится воля Тона, – сказала наконец Астрид. – Пора принять то, чего избежать нельзя.

– Я восхищаюсь вашей верой, – сказал Супер. – В ней – источник вашей силы. Говорят, убеждения могут полностью изменить человека.

– Они дают мне повод… держаться.

– И вы выдержите все, что встретите на своем пути, – уверил ее Супер. – И будете счастливы. А моя цель – поддерживать в вас хорошее настроение на протяжении всего пути. Наш корабль может не перенести этого путешествия, но если это произойдет, подумайте, Астрид, что это будет означать! Вы станете матерью своего народа, Астрид!

– Матерью Астрид, – произнесла она и улыбнулась. Ей понравилась ритмико-мелодическая организация соскользнувшей с ее губ комбинации звуков.

Внизу, в глубинах бункера, Фарадей и Мунира скорее почувствовали, чем услышали, как стартуют корабли.

– Свершилось! – произнес Фарадей. – Теперь мы можем продолжить свои дела на Земле.

– Да, согласилась Мунира. – Но что это за дела?

Это был главный вопрос. Фарадей понимал, что может выйти из тени и выступить против жнецов новой генерации, что у него даже получится вернуть жнеческому сообществу то, что благодаря Годдарду было утрачено – нравственную цельность и уважение со стороны людей. Но зачем? Логику истории не изменить. Появится новая «новая генерация» жнецов и растопчет все, что Фарадею удастся отвоевать у Годдарда и его приспешников. Нет, мы пойдем другим путем.

Фарадей и Мунира стояли перед панелью управления. Там, заблокированный замком, располагался двузубчатый рубильник, похожий, как и сам передатчик, на камертон. Чтобы открыть замок, необходимо было, как и в других местах, приложить к нему два жнеческих кольца. Фарадей невольно рассмеялся. Да, ну и шутку сыграли с ними всеми разочарованные во всем Отцы-основатели!

– Но мы все еще не знаем, что делает этот передатчик, – сказала Мунира.

– Какое бы решение он нам ни предлагал, – отозвался Фарадей, – оно будет далеким от совершенства. Ну что ж, примем несовершенство как данность.

Он достал из кармана кольцо жнеца и протянул Мунире.

– Я помню, вы отказались принять его… Но я хочу, чтобы вы стали Жнецом Вирсавией – на некоторое время. Потом вы сможете вернуться в Александрию, и, я уверяю вас, к вам там отнесутся с должным уважением. Я это обеспечу.

– Спасибо, – отозвалась Мунира, – но я обеспечу это сама.

Она взяла кольцо и надела его на палец. Затем Жнец Фарадей и Жнец Вирсавия, взявшись за руки, приложили камни своих колец к выемкам на панели и открыли замок, после чего повернули рубильник.

Наверху, над толстыми слоями укрывавших бункер бетона и песка, остров горел. Здания, деревья – все, что могло полыхать, полыхало адским огнем, словно атолл вновь превратился в вулкан, которым когда-то и был.

Но вот тяжелый железобетонный люк на поверхности плато, не двигавшийся несколько сот лет, сдвинулся в сторону, и вверх, над языками пламени, вознеслись два зубца гигантского передатчика. Заняв штатную позицию, передатчик отправил сообщение. Оно не было предназначено для человеческого уха, а потому никто из людей не услышал его и не почувствовал. Но, независимо от этого обстоятельства, сообщение было невероятно мощным. Всепроникающим.

Сигнал длился всего микросекунду. Короткий резкий выброс гамма-радиации. Гамма-лучи. Хотя, может быть, кто-то и сказал бы, что это была нота ля бемоль.

В бункере Фарадей и Мунира почувствовали мощную вибрацию. Хотя исходила она не от передатчика, а от их собственных рук.

Фарадей глянул на свое кольцо – камень вдруг покрылся сетью тонких, как волос, морщинок – словно замерзающий пруд. И он понял, что произойдет, за секунду до того, как все случилось.

– Отвернись, – успел крикнуть он Мунире.

И, как в случае с до верхней октавы, способным разнести в куски хрустальную вазу, импульс гамма-излучения уничтожил камни в их кольцах. А когда Фарадей и Мунира посмотрели на свои руки, от колец остались лишь оправы, а по пальцам стекали по несколько капель зловеще-темной, с металлическим запахом, жидкости.

– И что теперь? – спросила Мунира?

– Подождем, – ответил Фарадей. – Посмотрим.

Жнец Поссуэло сидел в кабинете своего Высокого Лезвия, когда разрушилось его кольцо. В ужасе и недоумении он посмотрел на свою руку, а потом взглянул на сидящую перед ним Высокое Лезвие Тарсилу – у той, казалось, опала вся правая половина лица. Да что лица! Вся правая половина тела – словно Тарсилу мгновенно поразил обширный инсульт, с которым не смогли справиться ее наночастицы. Может быть, это был обломок бриллианта? Взорвался с такой силой, что осколок пробил череп и вонзился в мозг? Но где входное отверстие? Тарсила сделала последний судорожный вдох и затихла. Как странно! Какое несчастье! Но ничего! Скоро прилетит дрон и отвезет Тарсилу в восстановительный центр. Но дрон так и не прилетел.

Стеклянное шале на крыше одного из самых высоких зданий Фалкрум-Сити разлетелось на сотни тысяч осколков, когда внутри разом взорвались собранные там бриллианты. Куски стекла и хрусталя дождем посыпались на улицы, окружающие здание, а темная жидкость, которая таилась внутри камней, испарилась и была унесена ветром.

Эзра ван Оттерлоо и близко не находился от мест, где взрывались жнеческие кольца. И тем не менее через несколько часов после этого он вдруг почувствовал, как онемела его правая рука, и выронил кисть. Онемение поднялось по предплечью, тяжестью налилось в спине и, захватив грудь, перебило дыхание.

Неожиданно он увидел, что лежит на земле. Он даже не почувствовал, как упал – просто земля поднялась перед ним и ударила его в грудь и живот. Боль в груди ширилась и росла, все вокруг потемнело, и он понял, что это – конец его жизни, и ему уже никогда не вернуться назад.

Он ничего не сделал, чтобы заслужить смерть, но какое это имело значение? С поразившей его неожиданной остановкой сердца было невозможно спорить, она была по ту сторону добра и зла – безразличная и фатальная.

Он так и не стал тем художником, которым собирался стать. Но, может быть, есть и иные мастера, которые победят свою сердечную боль – каковой бы ни была ее природа – и найдут в себе силу и страсть, которые помогут им создать шедевры, достойные великих художников Эпохи смертных? Эта надежда озарила последние мгновения жизни Эзры и принесла покой, позволивший ему достойно встретить свой конец.