Софи Макинтош - Синий билет [litres]

– Мне такие нравятся, – жалобно призналась она, прочитав название марки.

– Давай на стоянке выкурим одну на двоих, – предложила я. – И никому не скажем.

Мы так и сделали, закурив одну в машине и затягиваясь по очереди, глядя, как мужчины и женщины проходят сквозь автоматические двери супермаркета. Сигарета оказалась крепкая, и от ее забористости меня бросило в пот. Ребенок в знак протеста задрыгался. Лайла открыла свою дверцу, бросила окурок на землю и решительно затоптала его каблуком, отчего она мне еще больше понравилась.

В супермаркете мы толкали большую серебристую тележку под яркими лампами. Поскрипывание колесиков перекрывало даже бодрую фоновую мелодию. Эта какофония резала мне слух, настолько я уже привыкла к лесной тишине. Здесь, в глухой провинции, зорких эмиссаров нигде не было видно. Оказавшись в ряду сухих завтраков, я наврала Лайле, что мне надо в туалет. «Иди, конечно», – сказала она. Туалет находился не в супермаркете, а в отдельном краснокирпичном здании. Я, как и спланировала заранее, продефилировала мимо туалета прямехонько к стоящей рядом оранжевой телефонной будке, вошла и набрала номер.

– А я уж подумал, ты умерла, – сказал доктор А, сняв трубку.

Меня охватило чувство облегчения. Даже ноги задрожали.

– И что вы при этом почувствовали? – спросила я, туго обвив спиралевидный провод вокруг запястья и сжав кровеносные сосуды.

– Нет, лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

– Ничего вы не почувствовали, – ответила я за него. Я вспомнила лучшие дни наших консультаций, когда я могла упрямо парировать его реплики, когда я была еще способна перечить и дерзить ему, а он сидел такой невозмутимый…

– Эта мысль вас опечалила? – не унималась я.

Мне страшно хотелось, чтобы он на меня обозлился, чтобы перестал быть таким равнодушным. Я следила за автоматическими дверями супермаркета, из которых в любой момент могла выйти Лайла.

– Я же профессионал, – отозвался он. – Я бы это не принял близко к сердцу. Я бы почувствовал с профессиональной точки зрения досаду, потому что ты не была безнадежна.

– А я думала, что уже давным-давно стала безнадежной, – сказала я. Услышав его голос, я вдруг ощутила необычайную легкость в мыслях.

– Ты можешь считать себя мастерицей выживания, но ты склонна совершать ошибки, – сказал он.

– Так вот почему мне выпал синий билет?

– Ты мыслишь одномерно.

– Но это так?

– Я просто констатирую факты, – заметил он. – Я старюсь тебе помочь, обращая твое внимание на некоторые пагубные тенденции. Я стараюсь, чтобы ты увидела себя в истинном свете, как делал это всегда.

– Вы меня любите? – поинтересовалась я.

– В рамках моих обязанностей мне надлежит любить все человеческие существа, – ответил он. – В рамках моих обязанностей мне нужно уважать и направлять их на путь истинный во мраке их жизни.

– Фигня! – сказала я и повесила трубку.

Я на секунду согнулась и спрятала лицо в ладонях. Никакого утешения он мне не дал, ни капельки утешения. Зря я ему позвонила, я почувствовала себя обманутой – и своими инстинктами, и дурацким предвкушением нашего телефонного разговора, когда я всю дорогу повторяла про себя его номер, словно надеялась, что в нем таятся ответы на все мои вопросы.

Нельзя было терять ни минуты. Я вернулась в супермаркет и нашла там Лайлу. Она стояла в растерянности у мясного прилавка, держа в одной руке сверток стейков, а в другой руке – связку сосисок. Мой взгляд привлекли желеобразные красные пятна и потеки крови на прилавке. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы меня не вырвало.

– Я зверски хочу есть, – призналась Лайла. Она заговорила как ребенок, вся ее ершистость куда-то делась, и я с удивлением осознала, что она, скорее всего, самая юная в нашей компании. Мне вдруг захотелось засыпать ее вопросами, откуда она, что с ней произошло, как она тут оказалась, но это было бы нарушением нашего негласного уговора, согласно которому прошлая жизнь принадлежала только нам и не имела никакого отношения к нынешней.

– Я бы могла слона съесть, – продолжала она. – Или лошадь. Я бы могла съесть что угодно. И это ужасно.

Я положила ей руки на плечи.

– Посмотри на меня. Дыши глубже. Давай расплатимся за все. Пойдем.

Кассирша, сканировавшая покупки, похоже, опешила от нашего выбора и количества продуктов. Это послужило мне лишним напоминанием, что каждая наша вылазка в большой мир сопряжена с риском, вне зависимости от того, собралась я кому-то позвонить или нет. У Лайлы были красные глаза.

– Пожалуйста, убери в рюкзаки самые тяжелые вещи, – попросила я ее, как будто ничего страшного не произошло, как будто все снова могло вернуться в нормальное русло. – Какая чудесная погода! Какой чудесный ужин мы приготовим, когда вернемся домой!

– Расскажи мне про смерть и про возвращение к жизни, – попросила я Марисоль тем же вечером.

Я представила, что в лесу прячутся эмиссары и незаметно окружают нашу хижину. Я воображала, как они запускают над лесом оранжевые световые ракеты, чтобы найти наше убежище. Мы привыкли чувствовать себя в безопасности, но на самом деле нигде мы не были в безопасности, ни сейчас, ни, возможно, никогда раньше.

Я старалась компенсировать чувство утраты, трогая Марисоль, гладя ее тело, касаясь ее мягкой груди, ее голеней, живота. Растрачивая или пополняя свою энергию.

– Ты меня утомляешь, – сказала она.

– Расскажи про себя, – попросила я.

Она лежала на кровати, одетая, закинув руки за голову. Она бросила на меня задумчивый взгляд.

– Ну ладно, – наконец согласилась она. – Если ты уж так хочешь это услышать.

И она рассказала, как вытянула руку, а другой врач вставил ей в вену иглу капельницы. На стойке висел пакет с раствором, фиолетовой жидкостью, которая по капле поступала в ее кровь.

– Я спала, – рассказывала Марисоль, – а потом проснулась в чистой белой комнате. Это была моя детская спальня, но она почти пустовала, и освещение было очень тусклое. Ко мне подошла мама и взяла меня за руку. Я не видела ее очень давно. Я ездила к ней пару раз в гости после того, как обосновалась в городе, но все было совсем не так, как в детстве. Во сне она меня опять любила. В той комнате на белом столе лежало серое яйцо, – продолжала она. – Я подошла к яйцу и взяла его в руки: его скорлупа пульсировала. Я поняла, как важно разбить это яйцо. Я подняла его обеими руками и бросила на стол, а потом стала собирать осколки скорлупы. Но, прежде чем увидеть, что у него внутри, я вернулась к жизни. Очень редко у меня бывают сны, в которых я снова оказываюсь в той комнате. Но очень часто я почти вижу, что в том яйце. Я уверена, что обязательно это увижу до своей смерти. Но я боюсь увидеть, что у него внутри, хотя всю жизнь этого жду.