Дмитрий Быков - Эвакуатор [litres]

– Что, честно?

– Нет, нечестно. Еще бы не хватало в земной Интернет лазить. Кать, ты что… ты правда со мной не полетишь?

– Прости, но представь такую ситуацию: у меня здесь родители, брат, любимая подруга, которая во всех отношениях лучше меня, и двое детей. Мне, допустим, тридцать. Да, и еще собака, которую я не могу тут бросить. А ты можешь взять триста двадцать кило, как лифт. И что мне делать?

– Выбирать, – хмуро сказал Игорь. – Или оставаться.

– Да? А кто мне дал право решать, кому жить, кому умереть?

– Я дал тебе право, – зло сказал он.

– А тебе кто его делегировал?

– Наблюдательный совет, – он достал из бумажника пластиковую карточку со странной голограммой: высокий узкий цилиндр с отводной трубкой наискось летел среди золотистых облаков. Больше всего это было похоже на водительские права. Никаких букв на карточке не было – была фотография Игоря с сильно вытянутым лицом и слегка выкаченными глазами. Вид на фото у него был идиотский.

– Ты там… такой? – после паузы спросила Катька.

– Я и здесь скоро буду такой, с тобой пообщавшись.

– Нет, а что… ведь ты же уже кого-то эвакуировал, верно?

– Было дело.

– Кого?

– Кать, не время ревновать совершенно.

– Да я не ревную, при чем тут вообще! Я хочу понять: они как, легко на это шли?

– Нелегко.

– Но шли?

– А там, знаешь, выхода не было. В Абхазии, например, в девяносто пятом году. Я все старался на юга, там немножко похоже… на наш климат. В Баку в восемьдесят девятом тоже было особо не до того… Самое смешное, конечно, когда вещи с собой берут. Жуткое количество. Там больше всего мучились даже не из-за людей, – мне все какие-то попадались довольно одинокие, не больше десяти ближайших родственников, – он кисло усмехнулся. – Очень мучились из-за нажитого. Вашим людям так трудно все достается! Я одну семью забирал, они говорят: а можно диван? А это у меня первая поездка была. Я их так обложил, до сих пор стыдно…

– Это сколько же тебе было? Четырнадцать? – быстро посчитала она в уме.

– Не совсем, мать, не совсем. У нас время немножко другое, я из-за всех этих перелетов подконсервировался. Ваш земной год примерно вдвое меньше нашего, мы там пока полный оборот сделаем – с ума сойдешь… Короче, это мне моих тридцать. А ваших шестьдесят.

– Ты такой старый? – не поверила она.

– Да молодой я, господи. Я твой ровесник примерно. На сколько выгляжу, столько мне и есть. Я просто живу немножко дольше. Понимаешь? Опыт другой.

– Ну и как я буду жить… там? Сколько мне по-тамошнему?

– Двенадцать примерно, – он хихикнул. – Причем и по-здешнему, как мне иногда кажется, ты в этих пределах.

– Это почему? Потому что не бегу, задрав штаны, в эту твою тарелку?

– Да нет. Недоверие такое, знаешь… Детское. Ребенок почему ничему не верит? Он массу вопросов задает: а как это устроено? А как то? А почему у вас здесь не сходится? А борода у вас приклеенная или как? А взрослый человек уже понимает, что жизнь довольно иррациональна. И чем иррациональней, тем достоверней. Ему не надо спрашивать: а какая у тебя тарелка? А на чем она летает? А какое мое моральное право? Он просто понимает: вот у меня ситуация, мне надо решать, о причинах и моральных правах подумаем после. И делает взрослый выбор.

– Интересно, – сказала Катька. Она почему-то успокоилась – наверное, потому, что рядом был действительно взрослый человек, готовый за нее решать. Это еще вопрос, поступим ли мы так, как нам советуют; но мы не безразличны, нами занимаются – уже неплохо. Ей-то всегда казалось, что Игорь безнадежный инфантил, за то и любила, потому, если честно, и не торопилась сбегать к нему; вот оно как все оборачивается. – А если у тебя там семья?

– У эвакуаторов, Катя, семьи не бывает. Мы, если женимся, становимся профнепригодны. Начинаем жизнью дорожить, все такое. Я теперь буду, видимо, простым наблюдателем. Турдын-коол. Хрен меня, женатого, выпустят с Альфы.

– Сколько лететь-то? – буднично спросила Катька.

– Ваши сутки где-то.

Помолчали.

– Могу я рассказать мужу?

– Не знаю, извини. Я эвакуатор, а не турдын-коол. Турдын-коол делает прогнозы, дает рекомендации, у него четыре высших образования и зарплата в десять зверьков. А я эвакуатор, низшая ступень в иерархии, ниже только президент, потому что от него вообще никакой пользы.

– А зачем он вам тогда?

– Ну как… положено. Не с нас началось, не нами и кончится.

– Игорь, – сказала Катька, заглядывая ему в глаза. – Ну а вот… если бы ты? Если бы тебя так? Ты поехал бы или нет? Если у тебя десять близких, а взять можно пять?

– Я тебе, Катя, скажу жестокую вещь, – ответил он спокойно. – У хорошего человека не бывает много близких. Он понимает, что ваш мир вещь ненадежная, и старается не заводить лишней родни, которая была бы слишком от него зависима. Зависимые нужны людям дурным, слабым, боящимся остаться с собой наедине. Приличные люди одиноки, им нужны, как правило, три-четыре человека. Надо уметь обходиться, не порабощать, не нагружать собой. Тоже этика.

– Послушай! Давай отправим их всех, а сами останемся?! – Эта мысль только что пришла Катьке в голову. – Давай, ей-богу! Это же шикарный вариант! Представляешь, все любимые в безопасности. Все души милых на высоких звездах. Как хорошо, что нечего терять! Зато как нам будет отлично вдвоем! – Она даже вскочила. – Представляешь, все накроется. Нас двое, у нас последняя ночь. Ну чудесно же! Или ты не хочешь умирать вместе со мной?

– А тарелку муж поведет? – спросил Игорь.

Катька сникла.

– А это… а на автопилоте как-нибудь нельзя?

– Как-нибудь нельзя. Кать, я тебе все условия обрисовал уже несколько раз. Если остаемся, то остаемся все. Если летим, то летим всемером: я, ты плюс пятеро по твоему выбору. Дочка не считается, она как бы часть тебя. Дальше думай, ты человек взрослый. У вас очень много врут. Очень много сволочей, и они придумали всякие тормоза. Сами они, заметь, никогда их не придерживаются. Я вообще от вашей морали скоро всякие ориентиры потеряю. Все ваши моралисты живут по одному принципу: нам можно все, а вам ничего. Если человек говорит про мораль – все, он мне ясен. Особенно такие, которые за нашу и вашу свободу. Свобода у них на экспорт, это я сразу понял. Тьфу, мразь! Гурулум, кундур! Тускупук…

– А ты, значит, гырылым, кындыр? Тыскыпык?

Он расхохотался.

– Повтори!

– Не смогу. А что?

– Ты знаешь, что ты сейчас сказала? Свежая пища, здоровый стул, чистое дыхание!

Катька, обессилев, прижалась к нему.

– Нет, конечно, я тебя не оставлю… Нет, нет, моя свежая пища…

– Мужу скажешь?

– Нет, какое… Ты понимаешь, я все-таки должна увидеть. Мне кажется, если я увижу, что-то решится само собой!

– Не думай, не решится.