Дмитрий Быков - Эвакуатор [litres]

– Отметается. Ты у меня идеалист, а дела пошли серьезные.

– Почему нет?

– Потому. Вариант не принимается.

– Тогда… – Ему на миг показалось, что он понял ее намек. – Тогда мы пересиживаем тут вдвоем, потому что это лучшее, что мы можем сейчас сделать. И если ты хочешь уйти, то лучше тебе, по-моему, не возвращаться.

Катька смотрела на него с нежной насмешкой, и он не узнавал Катьку. Она была старше, чем вчера, – и не на какую-то ночь, а на долгое путешествие, на несколько месяцев и пять сожженных планет.

– Вариант не принимается, – сказала она ласково и снисходительно.

– И какой вариант принимается? Мы берем стартер и возвращаемся в Москву, откуда все бегут?

– Не совсем, – сказала она загадочно.

– А как?

– А пожрать у нас нет ничего?

– Бутерброды, – сказал он. – Но все-таки?

Он всегда лидировал в этой игре, и ему непривычна была роль ведомого. Она что-то решила, он понятия не имел – что именно, и угадать впервые не мог.

– Чудесно, – сказала Катька, когда он принес три бутерброда, двухслойные, с сыром и докторской колбасой. – Очень ты заботлив, и очень меня это умиляет.

– Ты, мать, будто прощаешься.

– Не без того.

Он насторожился.

– В чем дело?

– Дело в том, – сказала Катька, с удовольствием жуя, – что у второй двери пламя заговорило, а у третьей умерло. За третьей дверью было знаешь что? Ничего особенного. Серенький такой рассвет, второе ноября, обычное утро. Солнышко за тучами ползает… двумя клопами…

– Что еще за глупости?

– Ничего не глупости, это очень хорошие альфовские стихи. Я их буду помнить вечно.

– Я тебя чем-то обидел?

– Дурак, – нежно сказала Катька. – Круглый дурак. Бывает круглый, а еще бывает длинный. Ты длинный, этот тип отличается от круглого приятной разомкнутостью. Круглый сосредоточен на себе, замкнут, а длинный устремлен в будущее.

– Не понял, – сказал Игорь.

– Я вижу, что не понял.

– Ну ладно, хватит этих загадок, Кать. Я ничем не заслужил, по-моему.

– Да ничем, конечно, – сказала она горестно, беспомощно и без тени прежней снисходительности. – Оба мы с тобой заслужили. Мне, думаешь, легко?

– А что случилось-то?

– Случилось то, что я возвращаюсь в Москву и начинаю жить нормальной жизнью с нашим мужем и моей дочерью. Спасибо, по сожженным планетам я с тобой уже полетала, уверяю тебя, что дальше их будет только больше. Я устала эмигрировать из огня да в полымя, Игорь. Можешь сформулировать, что я отказываюсь быть собой, если тебе так больше нравится. Но я так устроена, Игорь: ты эвакуатор, а я детонатор. Если я и дальше буду собой, то есть с тобой, я так и буду кружить по выжженным полям.

Некоторое время эвакуатор молчал.

– Ну да, – сказал он. – Я так и предполагал.

– Я же говорю, ты очень догадлив. Мой самый любимый, самый догадливый длинный дурак.

– Это не догадливость, это опыт. Я многих уже пытался эвакуировать, и никогда не получалось. Правда, никто не залетал со мной так далеко.

– Спасибо, мне правда очень приятно. К вопросу о залететь: я совершенно не убеждена, что этой ночью мы были достаточно осторожны.

– Были, были.

– Если не были, тоже хорошо. Честно. Я буду очень рада. Наверное, не надо было тебе говорить, но меня тут недавно трахнул наш муж, в кои-то веки, так что алиби у меня стопроцентное.

Он по-прежнему ее не узнавал. Это говорила не она. Та была ребенком, хотя и умным, книжным, и у нее даже в самые тоскливые минуты не было таких интонаций.

– А что, – продолжала она, – никто не хотел эвакуироваться?

– Почему, хотели. Но долетали, как правило, только до тарелки. Дальше они начинали чувствовать себя не в своей тарелке.

– И что, со всеми была та же самая легенда?

– Ну что ты так плохо обо мне думаешь, в самом деле. Эвакуатор был только в этот раз. Обстановка располагала. До этого были всякие другие игрушки. Но с ними играть было неинтересно – они плохие партнеры. А ты сразу все ловишь, с тобой было замечательно.

– Я даже думаю, слишком замечательно. Этой ночью получилось так убедительно, что никакого опыта не надо.

– Нет, почему. Ты замечательно вчера реагировала, с лейкой.

– Кстати, объясни мне на милость: почему она не отрывается от земли?

Он засмеялся.

– Потому что она прибита.

– То есть как? Лейку же… лейку нельзя прибить. Как ты гвоздь туда засунешь?

– А несложно, – сказал он. – Я с однокурсником на ящик водки поспорил, что прибью лейку к полу. Я же сюда на дачу всех друзей возил, огород копать. Сама понимаешь, никакого удовольствия. В любом месте веселее вместе. Ну, напились как-то, устраивали всякие милые розыгрыши. Тапки одного друга прибили к полу, пока он дрых. Он очень славно бухнулся, когда встал. Это же классический способ. Ну, а потом как-то подумали – что еще можно прибить… Лейку же не прибьешь, наверное. Отверстие узкое, гвоздь не засунешь. А эффект очень смешной. В общем, я придумал. Там несложно. У нее верхняя крышка приварена. Снимаешь крышку, прибиваешь лейку, надеваешь крышку, чтобы незаметно. У меня руки неплохие, – добавил он хвастливо.

– Это я заметила.

– Спасибо на добром слове.

– Она что, так и стоит прибитая с тех пор?

– Конечно. Чего поливать-то, участок и так весь заболотился. Дед, правда, меня чуть не убил. Это была его любимая лейка.

– Где он сейчас, дед-то?

– В маразме. С матерью живет. По ночам все какие-то яйца в лукошко складывает.

– Куда?

– В лукошко. Ходит по дому и собирает невидимые яйца. Зачем – не знаю. Еще своему отцу письма пишет, военному летчику. Милый папа, возьми меня полетать.

– А, – сказала Катька. – Это в честь которого тебя назвали?

– Ну. Я не возражал, кстати, когда ты письма посмотрела. Из них можно почерпнуть много забавного, но легенде в целом они не противоречат.

– Конечно. Там зафиксировано только твое рождение от неизвестного отца.

– Да почему от неизвестного. Прекрасно известного. Он появляется периодически, только мать его видеть не хочет. У нее давно другой муж, с которым у меня никаких отношений. Он меня терпеть не может, ну и я его взаимно.

– А, – повторила Катька. – Действительно, прямо ты как инопланетянин. Один, без всех и с лейкой.

– Еще вот с тобой… был.

– Точно, – сказала она. – Был. Игорь, я могу тебе наговорить массу всяких слов, но делать это, по-моему, совершенно необязательно. Ты сам говорил, что не надо обрастать людьми.

– Мало ли что я говорил.

– Много, но это ты говорил по делу.

– А мне кажется, бросать меня в такое время вообще не по-человечески.

– Да почему? Ты свое дело сделал, меня эвакуировал. Я жила в какой-то кисельной жизни, туманной. Как на кисельной планете. А теперь я все поняла, спасибо тебе.

– И что ты поняла?

– Ничего особенного. Простые вещи. Я тем и отличаюсь, что мне для этого необязательно проходить через войну.