Кассандра Монтег - После потопа [litres]

Но дед умер, когда Перл была еще совсем маленькая. И бремя непосильной задачи рухнуло на мои плечи. Отчаяние обволакивало меня, как вторая кожа. В первые дни я привязывала Перл к груди, надежно закутав ее в старый платок, и повторяла все то же самое, что и дед. Осматривала гавани, расспрашивала местных, показывала фотографии. Некоторое время это придавало мне сил. Я занималась серьезным делом, не связанным с выживанием. Чем-то более важным и осмысленным, чем ловля рыбы. Чем-то, что давало надежду и обещало залечить рану в моей душе.

Год назад мы с Перл высадились в маленькой деревеньке, укромно расположившейся в Северных Скалистых горах. Витрины магазинов побиты, дороги пыльные, куда ни глянь, всюду мусор. Эта деревня оказалась самой густонаселенной из всех, в которых я бывала. Люди сновали туда-сюда по главной улице, заполненной лотками и торговцами. Мы прошли мимо одной палатки, доверху заваленной награбленным добром. Кто-то успел оттащить все это в горы до начала потопа. Пакеты из-под молока, полные бензина и керосина, украшения – их можно переплавить во что-нибудь полезное, – тачки, консервы, удочки, корзины с одеждой.

На соседнем лотке товары, изготовленные или найденные после потопа: растения и семена, глиняные горшки, свечи, деревянное ведро, бутылки алкоголя с местного винного завода, ножи, выкованные кузнецом. На пакетиках с лекарственными растениями крупные, кричащие надписи: «Ивовая кора от лихорадки!», «Алоэ вера от ожогов!».

Некоторые товары смотрелись неважно: явно побывали под водой. Торговцы платят людям, чтобы те ныряли в старые дома и вытаскивали все, что не сгнило и не стало добычей мародеров еще до потопа. Вот отвертка, покрытая слоем ржавчины, а вот подушка, пожелтевшая и потяжелевшая от плесени.

На прилавке напротив только пузырьки лекарств с истекшим сроком годности и коробки патронов. Прилавок охраняли две женщины с автоматами, стоящие по обе стороны от него.

Всю пойманную рыбу я сложила в сумку, переброшенную через плечо. Пока шли по главной улице к торговому дому, крепко держалась за ремешок. Другой рукой сжимала руку Перл. Ее рыжие волосы стали сухими и ломкими. Шелушащаяся кожа приобрела светло-коричневый оттенок, но это не загар, а ранняя стадия цинги. Я подумала: надо выменять для нее фруктов, а для себя – рыболовных снастей получше.

В торговом доме я вывалила рыбу на прилавок, и мы с хозяйкой стали торговаться. Это была коренастая черноволосая женщина без нижних зубов. Мы с ней долго препирались, но наконец ударили по рукам: семь моих рыбин за апельсин, нитки, моток лески и лепешку. Я убрала все добро в сумку и разложила перед хозяйкой торгового дома фотографии Роу. Спросила, не видела ли она эту девочку.

Женщина уставилась на один из снимков. Помолчала. Потом медленно покачала головой.

– Вы уверены? – спросила я.

Женщина ответила не сразу, и это меня насторожило.

– Здесь таких нет, – с сильным акцентом объявила она и продолжила заворачивать в бумагу мою рыбу.

Мы с Перл побрели по главной улице к гавани. Погляжу на суда, сказала я себе. В деревне столько народу, что за всеми не уследишь. Одну худенькую девочку хозяйка торгового дома могла и не приметить. Мы с Перл держались за руки и огибали торговцев, заманивавших нас к себе. Вдогонку неслись выкрики: «Свежие лимоны! Куриные яйца! Фанера за полцены!»

Тут я заметила впереди девочку с длинными темными волосами, одетую в голубое платье.

Я застыла как вкопанная и уставилась на нее. Да это же платье Роу! Узор пейсли, оборка на подоле, рукава-фонарики. Внезапно мне стало нечем дышать. Все вокруг заволокла пелена. Рядом крутился мужчина и ныл, упрашивая купить у него хлеб, но его голос доносился будто издалека. Голова кружилась, тело вдруг стало невесомым. Я не сводила глаз с девочки.

А потом я бросилась к ней. Неслась по улице во весь опор, таща за собой Перл. Сшибла тележку с фруктами.

Океан в гавани вдруг преобразился: вода стала чистой и свежей и засверкала кристальной голубизной. Я схватила девочку за плечо и развернула к себе.

– Роу! – воскликнула я.

Думала: сейчас увижу родные глаза и обниму дочку!

Но на меня смотрело чужое сердитое лицо.

– Убери руки! – буркнула девочка и отпрянула, высвобождаясь из моей хватки.

– Извини… – пробормотала я и отошла.

Девочка поспешила прочь, настороженно оглядываясь. А я осталась стоять на запруженной людьми дороге среди клубов пыли. Перл отвернулась и закашлялась.

«Это не Роу, а незнакомая девочка», – сказала я себе, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Сердце сдавило от разочарования, но я отогнала мрачные мысли. Все равно я найду Роу. «Все будет хорошо, я ее найду», – повторяла я себе.

Кто-то со всей силы толкнул меня и сорвал с моего плеча сумку. Перл растянулась на земле, я тоже чуть не упала, но успела схватиться за прилавок с шинами.

– Эй! – прокричала я вслед женщине.

Та рванула в сторону гавани и скрылась за палаткой с рулонами ткани. Я за ней. Перепрыгнула через тележку с цыплятами, обогнула старика с палкой.

Я кружила по рынку, высматривая воровку. Люди проходили мимо, будто ничего не случилось. От толкучки и несмолкающего гула голосов меня замутило. Похоже, что искала я долго: начало темнеть, по земле пролегли длинные тени. Я то бегала, то крутилась на одном месте, пока ноги не подкосились. Я застыла возле того места, где меня обокрали. Нашла взглядом Перл. Та стояла там же, где упала: рядом с прилавком с шинами.

Между прилавками толпилось столько народу, что меня она не заметила. Перл с тревогой вглядывалась в лица прохожих. Ее подбородок дрожал. Она держалась за плечо: видно, ушиблась. Все это время она ждала, брошенная и растерянная. Перл оставалось только надеяться, что я вернусь за ней. В тот день апельсин в сумке был главным моим достижением. Свидетельством того, что я нормально забочусь о Перл.

Я глядела на дочку, и меня одолевало уныние. Сама виновата: утратила бдительность. Будь я внимательнее, воровка не стянула бы сумку. Я же всегда такая осторожная! Обычно меня врасплох не застанешь. Но в тот день сердце разъедала тоска, а надежда отыскать Роу казалась несбыточной.

Постепенно я сообразила, почему голубое платье показалось мне таким знакомым и потянуло к себе, как рыбу, попавшуюся на крючок. Да, у Роу было такое же платье, но когда Джейкоб ее увез, с собой его не взял. Я нашла платье в спальне дочери, в комоде. Потом я каждый день спала с ним. Зарывалась лицом в ткань, гладила ее и теребила, вдыхала запах Роу. Платье врезалось мне в память только по одной причине: Роу забрали, а оно осталось. Моя дочь никак не может расхаживать в нем по улицам. И вообще, она ведь выросла за эти годы. Голубое платье ей давно мало. Роу теперь большая девочка. Хотя я прекрасно все это понимала, в моей памяти дочка так и осталась пятилетней малышкой с огромными глазами и тоненьким смехом. Даже наткнись я на нее посреди улицы, наверное, не признала бы.