Александр Кацура - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск второй

Все меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остается.
Где лампы-«молнии»? Где черный порох?
Где черная вода со дна колодца?

Где «Остров мертвых» в декадентской раме?
Где плюшевые красные диваны?
Где фотографии мужчин с усами?
Где тростниковые аэропланы?

Где Надсона чахоточный трехдольник.
Визитки на красавцах адвокатах,
Пахучие калоши «Треугольник»
И страусова нега плеч покатых?

Где кудри символистов полупьяных?
Где рослых футуристов затрапезы?
Где лозунги на липах и каштанах.
Бандитов сумасшедшие обрезы?

Где твердый знак и буква «ять» с «фитою»?
Одно ушло, другое изменилось,
И что не отделялось запятою.
То запятой и смертью отделилось.

Я сделал для грядущего так мало.
Но только по грядущему тоскую
И не желаю начинать сначала:
Быть может, я работал не впустую.

А где у новых спутников порука.
Что мне принадлежат они по праву?
Я посягаю на игрушки внука.
Хлеб правнука, праправнукову славу.

В мастерской живописца сидит манекен
Деревянный, суставчатый, весь на шарнирах.
Откровенный, как правда, в зияющих дырах
На местах сочленений локтей и колен.

Пахнет пылью и тленом, пахнёт скипидаром.
Живописец уже натянул полотно.
Кем ты станешь, натурщик? Не все ли равно.
Если ты неживой и позируешь даром.

Ах, не все ли равно. Подмалевок лилов.
Черный контур клубится под кистью шершавой.
Кисть в союзе с кредитками, краска со славой.
Нет для смежных искусств у поэзии слов.

Кто хозяин твой? Гений? Бездарность? Халтурщик?
Я молве-клеветнице его не предам.
Потому что из глины был создан Адам.
Ты — подобье Адама, бесплатный натурщик.

Кто я сам, если плачут и ходят окрест
На шарнирах и в дырах пространство и время.
Многозвездный венец возлагают на темя
И на слабые плечи пророческий крест?

Сам не знаю, что со мною:
И последыш, и пророк.
Что ни сбудется с землею.
Вижу вдоль и поперек.

Кто у мачехи Европы
Молока не воровал?
Мотоциклы, как циклопы.
Заглотали перевал.

Шелестящие машины
Держат путь на океан,
И горячий дух резины
Дышит в пеших горожан.

Слесаря, портные, прачки
По шоссе, как муравьи.
Катят каторжные тачки,
Волокут узлы свои.

Потеряла мать ребенка.
Воздух ловит рыбьим ртом,
А из рук торчит пеленка
И бутылка с молоком.

Паралитик на коляске
Боком валится в кювет.
Бельма вылезли из маски.
Никому и дела нет.

Спотыкается священник
И бормочет:
— Умер Бог, —
Голубки бумажных денег
Вылетают из-под ног.

К пристаням нельзя пробиться,
И Европа пред собой
Смотрит, как самоубийца.
Не мигая, на прибой.

В океане по колена.
Белый и большой, как бык.
У причала роет пену.
Накренясь, «трансатлантик».

А еще одно мгновенье —
И от Страшного суда,
Как надежда на спасенье.
Он отвалит навсегда.

По сто раз на дню, как брата.
Распинали вы меня.
Нет вам к прошлому возврата.
Вам подземка не броня.

— Ууу-ла! Ууу-ла! —
марсиане
Воют на краю Земли,
И лазурный луч в тумане
Их треножники зажгли.

Фиолетовой от зноя.
Остывающей рукой
Рану смертную потрогал
Умирающий Патрокл,

И последнее, что слышал, —
Запредельный вой тетив,
И последнее, что видел, —
Пальцы склеивает кровь.

Мертв лежит он в чистом поле,
И Ахилл не пьет, не ест,
И пока ломает руки.
Щит куст ему Гефест.

Пожалел Ахилл Приама,
И несет старик Приам
Мимо дома, мимо храма
Жертву мстительным богам.

Не Ахилл разрушит Трою,
И его лучистый щит
Справедливою рукою
Новый мститель сокрушит.

И еще на город ляжет
Семь пластов сухой земли,
И стоит Ахилл по плечи
В щебне, прахе и золе.