Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

– Я зато побреюсь.

– Я думала, ты бороду отращиваешь.

Ворон снизу крикнул:

– У меня бритва есть – если хочешь, бери. Ее все берут.

– Я, наверно, уже брал, – сказал Шкет. – Спасибо.

– Я все утро и весь день учительствовала, – сказала Ланья. – А вы тут что делали?

Денни пожал плечами:

– Ничего. Толком ничего. Мы тут вообще ничего не делаем. – Денни вытащил из-под себя сапог и задом отодвинулся очень близко к краю. – Доллар пытался раскроить Саламандру череп доской, а Шкет вмешался и их разнял…

– …гаденыш, – Шкет подвигал плечом (еще больно), – чуть руку мне не отгрыз…

– …и мы его выставили, но Саламандр, и Флинт, и Харкотт пошли и все равно его отмудохали. Теперь лежит в доме, отмудоханный.

– Мы тут особо ничего не делаем, – сказал Шкет. – Ни за что не угадаешь, кто в гости приходил. Ушла прямо перед твоим приходом.

– Кто?

– Джун Ричардс.

– Это с какого перепугу?

– У нее тут брат.

– Я думала, он упал в шахту лифта и сломал шею.

Денни сказал:

– Это был ее брат?

– Другой брат, – пояснил Шкет. А затем Денни: – А этот ее брат – Тарзан.

– Да, я же тут сидел. Забыл уже?

– А.

– Чего хотела?

– Семейные неурядицы.

– Я думала, ты уже нахлебался неурядиц в этой семье.

– Вот и я думал. – Шкет лег головой Ланье на колени. – Как тебе наше новое гнездо?

– Можно не стесняться?

– Не нравится? – Денни пересел к ней под бок. – А по-моему, клево. Гораздо лучше предыдущего.

– По пути от двери до туалета, а затем сюда я раз семь заново спросила себя, как вы это терпите !

– Да ешкин кот, – сказал Шкет, – мы с тобой сколько дикарями жили?..

– Так это в лесу, на воздухе! И мы почти все время были одни – ну, хотя бы вдали от людей.

– По-моему, ей тут не нравится, – поник Денни. – Лучше ведь стало, нет? У нас тут матрас…

– У вас тут полсотни человек в доме, куда не влезет…

– Двадцать, – поправил Шкет. – Ну, двадцать пять.

– …На крыльце, в кухне, в гостиной, на веранде и в двух дальних комнатах я насчитала двадцать восемь – в доме, где будет тесно пятерым или шестерым! У заднего крыльца куча говна – человеческого, я полагаю, – что вполне понятно, поскольку у вас всего один туалет. Где я, кстати, побывала, и это не опишешь пером. Как ты кормишь всю эту ораву? Я видела вашу кухню!

– Мы неплохо кормимся, – сказал Денни. – Я считаю, мы питаемся неплохо.

– Тут же не остаться одному. Я бы на стенку полезла!

– Знаешь, – сказал Шкет, – с одиночеством занятная штука. Если в комнате двое-трое, очень трудно остаться одному. А если девятеро или десятеро, тем более когда живете все вместе, едва охота побыть одному, надо просто подумать: хочу побыть один – и всем есть на кого переключиться, и ты один. Я на первом курсе Колумбии жил в квартире с двумя соседями; у нас было четыре комнаты, и это было невозможно. А пару лет спустя я декабрь, январь, февраль и март прожил в трех комнатах на Восточной Второй улице в Нью-Йорке с десятью парнями и десятью девчонками. Холод был собачий, и мы торчали там целыми днями . Только и делали, что жрали, еблись и торговали травой; лучшее время моей жизни.

– Правда? – Затем она прибавила: – А сейчас как, если сравнивать?

– Сейчас – не оно. Но бывало гораздо, сука, хуже.

– У нас полно вкусной жрачки, – сказал Денни. – Хочешь есть? Я, наверно, могу тебе что-нибудь состряпать.

– Спасибо, птенчик. Но я только что пообедала.

– У нас там было гораздо чище, – сказал Шкет. – Может, потому что девчонок побольше.

– Свинский сексист, – сухо сказала Ланья. – Ввозить оптом рабскую силу, чтоб тарелки мыла и…

– Я не свинский сексист, – возразил Шкет. – Я красный голубой извращенец.

– Одно другому не мешает.

– Прибирались все. Как и здесь. Мы всем велели разуваться, когда с улицы заходят. В Нью-Йорке слякоть. Но приятнее, когда девушек больше.

– Завязывай с проповедью. Это все, может, и прекрасно, но здесь-то иначе. Я прямо бью себя по рукам – как бы не позвать вас к себе жить и стать моими ненаглядными.

– У тебя такой дом – жить у нас ты, наверно, не захочешь, – сказал Денни. – Но можешь временно.

Ворон вдруг высунул из-за края косматый плюмаж:

– Эй, дамочка, если они к вам не хотят, я зато с радостью. Я чистый, я дружелюбный. И часто здесь стряпаю; и трахаться со мной ничего…

– Катись к ебеням, хуесос! – громко посоветовал Шкет, подавшись вперед.

– Запросто. – Плюмаж исчез. – Я подумал, стоит предложить.

– И больше никого к нам не пускай. Мы тут заняты, ясно?

– Понял, – донеслось снизу. Загремели болты и гайки.

– Я по многим причинам вас не зову.

– Мадам Браун, наверно, не обрадуется, – сказал Денни.

– Возможно, – сказала Ланья. – Но я не об этом. Мне нужно куда-то сбега́ть. Где зализывать раны, когда меня ранят.

– Ну нормально, – сказал Шкет.

– Ты нас боишься? – Денни убрал руку, лежавшую у нее между бедер.

– Да. – Ланья взяла ее и положила обратно. – Но с вами интереснее. Не понимаю, почему я должна… ой, да ерунда! Я могу придумать четыреста причин, почему я должна – или почему люди скажут, что я должна. А я сама почему должна? Вот я, видимо, хочу узнать. Пораженчество какое-то, да? Короче, я просто выясняю почему.

– Пожалуй, – сказал Денни, – это очень…

– …он наверху? – спросил кто-то.

– Занят. Тебе туда нельзя.

– Мне с ним только минуту поговорить!

– Я же сказал: он занят. Тебе туда…

– Солнце мое, я отсюда их макушки вижу, так что ничем таким сложным он не занят.

Шкет переполз к краю антресолей:

– Зайка?

– Вот видишь, – Зайка шагнула в комнату, – он даже не раздет. Приветствую! Это – та-та-та, та-та-та, та ! – я. – Руки вытянулись вверх, опали; вместе с ними опала и улыбка. – Шкет, ты здесь вроде за главного. Перца не видел?

– Да, он где-то тут.

– Привет, Зайка. – Через край перегнулась Ланья. И Денни тоже.

– Ай-я-яй! – Зайка погрозила Ланье пальцем. – Сама знаешь, радость моя: по одному и медленно. Привет. – Это адресовалось ухмыляющемуся Денни. – Какой прелестный у тебя прикус. – И она снова перевела глаза на Шкета: – Одобряю. Не может быть, что я угадала , чем вы собирались заниматься. Можно с вами посидеть?

– Мы, наверно, собирались, – ответила Ланья. – Но ты залезай.

Зайка задрала платиновые бровки, морща – или сминая – лоб:

– Не понимаю я этих современных отношений. Под блистательной наружностью я всего лишь нежная девочка старого образца. Без обид, душа моя, – кивнула она Ланье. – Ну-с… и каким же образом это полагается преодолевать? – Зайка взялась за столб. – А, тут несложно. – Голова и тощее горлышко (под обвисшим воротником шерстяной черной водолазки) возникло над матрасом. – А дальше как?