Оксана Ветловская - Каменное зеркало [= Имперский маг] [litres]

– С-санкта-Ма… – не договорив, Штернберг чихнул, уделав кровавыми брызгами воротник шинели.

– …и двадцать тысяч арийских шлюх, – внятно закончил он, вытирая подбородок. Руки были на месте, ноги тоже. Боль сковывала всё тело, но её природа была понятна: последствия энергетического удара. Как из него дух-то не вышибло.

Шмыгая кровоточащим носом, он приподнялся на локтях – и тут же от изумления повалился обратно. Прямо на него смотрела молодая женщина. Она стояла поодаль, обеими руками держась за длинную, выше её роста, крепкую палку, и глядела на Штернберга с гадливым презрением.

Штернберг с трудом встал, пошатываясь.

Незнакомка была очень высока – ростом, пожалуй, Штернбергу до подбородка, если не выше – при его-то двух целых и пяти сотых. Она носила нечто вроде короткой, неправильного покроя, накидки из густого серовато-белого меха. Под накидкой – груботканое белое платье чуть ниже колен; ноги обуты в меховые сапоги. Женщина была стройна, даже худа, и длиннонога, с широкими плечами и широкими сильными бёдрами, очертания которых чётко вырисовывались под платьем. Самым же поразительным в незнакомке были роскошные, белые, как лён, волосы, укрывшие её до самых бёдер подобно второй накидке, и ещё лицо: в светлых, как замёрзшая вода, глазах с косым разрезом, высоких твёрдых скулах, угловатости, первобытной красоте было что-то такое – острое, резкое, царапающее – не то кошачье… не то волчье…

Штернберг не мог расслышать ни единой мысли женщины. Отшельница, деревенская колдунья? Нетающий лёд её глаз – это было так странно, так зловеще-знакомо…

Он невольно отшатнулся от тени мелькнувшей где-то на краю сознания догадки – и вдруг получил такой удар палкой по левому запястью, что в затянутом тучами небе на миг вспыхнули солнце и звёзды. Удар пришёлся точно по тому месту, до сих пор болезненному, которое весной сорок третьего медики собирали буквально из осколков.

– За что?! – ахнул Штернберг, прижимая к себе правой рукой левую. Только не руки. Кости целы? Вроде целы… Чёртова психопатка, с чего вдруг она взбесилась? Штернберг отскочил от нового замаха.

Женщина двинулась прямо на него, ожесточённо пластая воздух длинной крепкой палкой с полустёршимся сложным орнаментом – которая служила ей, видать, и посохом, и оружием, вроде как у странствующих буддийских монахов. Штернберг, отступая и увёртываясь, выхватил из кобуры пистолет и пальнул в воздух для острастки.

– А ну угомонись сейчас же! Не то следующая пуля тебе достанется! – рявкнул он.

Ни на выстрел, ни на предупреждение беловолосая бестия не обратила ни малейшего внимания. Своей палкой она орудовала отточенно-ловко, с пугающим профессионализмом, а в сосредоточенном выражении её угрюмого лица не было ничего, кроме деловитой злобы.

Штернберг отскочил, уворачиваясь от очередного удара, и снова выстрелил – на сей раз пуля взметнула фонтанчик снежной пыли у самых ног женщины. Бестию не испугало и это. Уже в следующее мгновение она выбила пистолет из руки Штернберга и замахнулась снова. Он перехватил палку и рванул из рук женщины, вращая и выкручивая. Незнакомка неожиданно легко отдала оружие, но в тот миг, когда Штернберг в замешательстве сжал палку в руках, не зная, что делать дальше, бестия бросилась вперёд и с разворота врезала ему ногой в пах. Шинель смягчила удар, но Штернберга всё равно переломило пополам от адской боли. Палку у него мгновенно отобрали и ею же вбили в затылок едкую серую муть, на какое-то время сплошь застлавшую глаза.

Штернберг лежал на боку и чувствовал, как капающая из носа кровь точит снег под щекой. Его сделали, как последнего желторотого сопляка. И, главное, кто сделал-то? Психованная баба с дрыном…

У бестии, похоже, имелись какие-то свои принципы. Лежачих она не била. Она снова встала неподалёку, по-мужски широко расставив длинные сильные ноги, оперлась на посох и принялась смотреть. В её льдистых глазах была бездна жестокого звериного любопытства. Она напоминала кошку, играющую с добычей. Штернберг, едва не потерявший сознание от удара по голове, долго не шевелился, и бестия в конце концов нетерпеливо потыкала его палкой в бедро – вставай, мол, развлечение только начинается.

Штернберг лежал, подобрав ноги и спрятав на груди руки, и думал: концлагерь. Именно так, от самой земли, смотрит на мир заключённый, сбитый с ног надзирателем. Именно так заключённый поджимает конечности в жалкой попытке защитить самое уязвимое – живот, пах, промежность – от надзирательских сапог. Именно вот это заключённый видит над собой – безнадёжно непонятное, тупо любопытствующее, бессмысленно жестокое и всевластное.

Бестия поднесла конец палки к его лицу. Штернберг не выдержал – зажмурился, закрыл ладонями глаза. Бестия выдернула из-под его ладоней очки, подцепив посохом за дужку, подбросила их, поймала, уронила на землю и придавила ногой, словно растаптывая большое насекомое. В снегу глухо хрустнули стёкла.

Снег, лес, небо – всё растворилось в белом мареве. Но женщина виделась режуще-отчётливо. Всё прочее было неразличимо и уже несущественно.

– Значит, ты и есть страж Зонненштайна, да?.. – вполголоса спросил Штернберг. – Почему же ты пришла именно теперь, не раньше? Почему? Что тебе нужно?

Бестия глядела на него с холодным отвращением. Она ничего не произносила – и, тем не менее, Штернберг услышал ответ, словно бы ворохом опавших листьев прошелестевший в его сознании, – даже не столько слово, сколько образ:

Умри

Штернберг сразу ощутил бесконечную скуку и усталость.

– Слушай, ну сдался тебе мой труп, – утомлённо сказал он. – Ты и так едва не сломала мне руку, чуть не вышибла мозги, энергетический удар и не считаю. Неужели мало?.. Позволь мне вернуться, позволь закончить начатое.

Вставай Дерись Умри как мужчина

Штернберг тяжело вздохнул.

– Да не буду я вставать, – сообщил он, – мне и так хорошо. Я, может, полежать хочу. У меня всё тело болит. А если я встану, ты мне, чего доброго, опять пониже пояса двинешь. Ты ведь даже не представляешь, насколько это больно. К тому же, если ты такими целенаправленными ударами в итоге сделаешь меня скопцом, то мой род по мужской линии прервётся, а ему, между прочим, почти полторы тысячи лет. Тебе, вообще, не совестно?

Бестия презрительно скривилась: противник заботился о мелочах, в свете обрисованной ему перспективы совершенно уже незначительных.

Поднимайся Умри как мужчина

– Не поднимусь, – упёрся Штернберг. – Не могу и не хочу. Да и что ты заладила: «как мужчина, как мужчина»? Удар ниже пояса – это, по-твоему, по-мужски? Интересно, как ты тогда представляешь себе значение этих слов? Что ты, женщина, вообще можешь об этом знать?